

Роман Поланский в четвертый раз экранизирует театральную пьесу — теперь он взялся за свежий бродвейский хит Дэвида Айвза про драматурга, который во время кастинга в любляется в актрису и становится ее рабом. Самый камерный и, возможно, личный фильм режиссера — а заодно и остроумный мастер-класс по тому, как превращать театр в кино.
| Мелодрама |
| 16+ |
| Роман Полански |
| 28 мая 2013 |
| 15 мая 2014 |
| 1 час 36 м инут |
| marsdistribution.com |






Драматург Тома Новачек (Амальрик) решил дебютировать в режиссуре и дождливым вечером в маленьком парижском театре проводит кастинг для собственной пьесы «Венера в мехах» — адаптации одноименной повести Захер-Мазоха о мужчине по имени Северин фон Кузимский, который влюбился в красавицу Ванду и попросился ей в рабы. Последней на пробы является вульгарная дамочка неопределенного возраста (Сенье), представляется Вандой и, с трудом уговорив Новачека задержаться, оказывается далеко не так проста, как кажется на первый взгляд.
Это четвертая пьеса в фильмографии Поланского (после «Макбета», «Смерти и девы» и «Резни») — экранизация свежего бродвейского хита Дэвида Айвза — и самый камерный и вроде бы незамысловатый его фильм: два героя, единство времени и места. Во что выльется кастинг, понятно сразу: режиссер и актриса не столько разыграют, сколько проживут «Венеру в мехах». И слабости бойкой, но определенно не великой пьесы бросаются в глаза так же, как неочевидные стороны ее киноадаптации, — супруга Поланского, в частности, заметно старше своей героини, которая тараторит на сленге и вынуждает партнера раз за разом уточнять: «Как вы там выражаетесь по-современному?» И тем не менее это мастер-класс по тому, как превращать театр в кино, и остроумный, ни минуты не скучный, местами блестящий текст. А главное, чем дальше, тем яснее, что поляк просто не мог не сделать этот фильм. Его любимые мотивы и навязчивые идеи — сексуальная трансгрессия, лукавый и несколько вульгарный феминизм — сконцентрированы в «Венере» с такой плотностью, будто Айвз изначально сочинял для Поланского. За эти полтора часа в кадре мелькает тенями добрая половина его работ — от «Ножа в воде» до «Девятых врат», от «Тупика» до «Горькой луны», от «Жильца» до той же «Смерти и девы». И не только за счет портретного сходства: через Матье Амальрика, униженного, возбужденного, с размалеванными помадой губами, однозначно просвечивает другой человек. Герой Мазоха Кузимский, герой «Жильца» Трелковский, герой нашего времени Поланский.
Гениальный Полански и столь непредсказуемые в волшебных трансформациях между друг другом Сенье и Амальрик позволят зрителю ощутить одновременно плавное восхождение к солнцу и резкое падение в мерзлоту, робко и трепетно перемещаться между XXI и XIX веками, оказываться поочередно среди падших шлюх и высокомерных богов, парить в облаках вместе с возвышенным и поэтическим слогом французских поэтов и падать в канавы арготического вокзального языка со свойственными ему современными трансформациями, молниеносно переносить себя в недоступные слои атмосферы и через несколько секунд обнаруживать себя в дерьме преисподней, дистанцировать его и ее при этом финально не смея избавиться от размытости граней между полами.
Не верите, что у них все это получится? Их на самом деле будет всего лишь двое и они окажутся французами: едва ли можно представить, что этот болезненный вызов обществу, бессовестная издевка, гениальный фарс, кровоточащий разрыв клише мог передать кто-то еще: это безусловная ода совершенно дивному языку, вибрации которого одновременно окунают душу в парное молоко и режут плоть бессистемно разбрасывая гланды и тестикулы в разные стороны: благодаря ему и возникнет это тревожное возрастное ограничение этого фильма. Именно поэтому единственной аксиомой будет являться просмотр этого маленького кинематографического шедевра в переводе на русский: это кощунственное самобичевание достойно гораздо большего, чем то, что показывает зрителю Полански.