Такая типа садомазо: 8 фильмов о БДСМ

В дом суровой Синтии (Сидсе Бабетт Кнудсен) стучится робкая Эвелин (Кьяра Д’Анна), сразу же получающая нагоняй за опоздание. Пока Синтия печатает на пишущей машинке что-то о медведках, которых она изучает, Эвелин работает по дому. Когда хозяйка обнаруживает, что одни из ее кружевных трусов не были постираны, Эвелин наказывают за запертыми дверями ванной. На следующий день все повторяется до мельчайших деталей: те же самые трусы, порхающие вокруг бабочки и небесные создания, играющие в свои странные игры. Восхитительная до дрожи винтажная картинка в сновидческой фантазии британского визионера Питера Стрикланда («Студия звукозаписи «Бербериан», «Маленькое красное платье») способна легко запудрить мозги своей красотой. Можно решить, что никакого содержания за всеми этими кружевами нет. Но в удивительной женской утопии фильма (здесь не появляется ни единого мужского персонажа) с поразительной глубиной и одними эмпирическими методами исследуется тема власти — основы практически любых отношений, которую в большинстве фильмов о БДСМ грубо подменяют латексом и хлыстами. А в конечном итоге это просто очень хорошее кино о том, как легко устать от чего угодно, включая бабочек и небесную любовь.

Пара почти карикатурных чопорных британцев, Найджел и Фиона (Хью Грант и Кристин Скотт-Томас), знакомятся в морском круизе с примечательными супругами. Оскару (Питер Койот) почти 50, и он в инвалидном кресле. Мими (Эмманюэль Сенье) чуть за 20, и она носит красное, загадочно молчит и стреляет в Найджела глазами. Оскар начинает рассказывать Найджелу историю своего знакомства с женой и как они дошли до инвалидной коляски. Еще святой покровитель кинокритиков Роджер Эберт сказал, что если кинокритик ругает мелодраму Романа Полански за дурной вкус, то вкус у кинокритика, может, и есть, но критик он плохой. Осуждать «Горькую луну» за пошлость — все равно что осуждать за это красную помаду, высокие каблуки или чулки в сеточку: чем бы человечество без всего этого было? И как бы обеднел кинематограф без молодой Сенье в черном лаковом тренче и с глазами религиозной фанатички, без танцев под «Slave to Love» и подробно изложенного рассказа о скотском мужском поведении, за которое дорого пришлось заплатить. У фильма есть музыкальный аналог — композиция «Strangelove» группы Depeche Mode. Такая же тонкость и изящество парового катка, но по мере прослушивания понимаешь, что ничего более яростно-страстного ты, в общем, не встречал. 

Ли (Мэгги Джилленхол), переживая то ли из-за сложностей между родителями, то ли вообще по жизни, любит резать себя бритвой. После оздоровительного курса в клинике она выучивается на машинистку и откликается на объявление преуспевающего юриста, мистера (только не смейтесь) Грея (Джеймс Спейдер). В офисе царят странные порядки, босс разговаривает исключительно командным тоном, но Ли внезапно для самой себя включается в происходящее и вскоре подносит мистеру Грею документы для подписания в зубах, подползая на карачках, и позволяет с морковкой во рту надевать на нее лошадиное седло. Спустя 20 лет после премьеры и еще одного мистера Грея, которого мы все, увы, знаем, стало ясно, что для американского кинематографа, вооруженного политкорректностью до зубов, остался последний вариант спокойно рассказать о любви: снимать о садомазохистских отношениях. Исключи эту эротическую компоненту, и представить страшно, что бы сказали сейчас о картине, названной «Секретарша» вместо «Ведущая менеджерка фирмы». От обвинений в мизогинии, сексизме, искажении рабочей этики фильм бы не избавился никогда. А так он благополучно существует и до сих пор радует черным юмором, патологической красотой Спейдера и редкой чистотой любовной истории с морковкой во рту.

Квартирный вор Оливье (Жерар Депардье) случайно попадает в квартиру профессиональной доминантки Арианы (Бюль Ожье), вовлекающей его в сессию с клиентом. Завороженный ее необычной деятельностью, Оливье влюбляется в Ариану и пытается избавить ее от такой жизни. Почти документальная в демонстрации БДСМ-экшена картина недооцененного режиссера Барбе Шредера потребует от зрителя крепких нервов. Например, в одной из сцен член прибивают гвоздями к доске крупным планом. Это один из тех завораживающе бессюжетных фильмов, где, по сути, не требуется рассказа: его с успехом заменяет набор зарисовок, списанных с чьей-то реальной жизни. Депардье на пике формы и в расцвете своей сексуальности крупного самца. От Ожье невозможно оторваться — она, по сути, играет двух женщин: одна в латексе и черном парике с обреченным видом пытает мужчин, вторая — болезненно хрупкая блондинка, у которой сын в деревне. Какая из них настоящая, никто не знает. Оливье с его навязчивым спасением так и не поймет. Кажется, в этом и суть БДСМ-личины.

Черной-черной ночью, под нуарным дождем безмолвный детектив (Панос Танассоулис), разыскивающий свою возлюбленную по имени Лора, наблюдает, как две женщины в вечерних платьях закапывают в саду свежий труп. Это живущие на роскошной вилле вроде бы мать и дочь (Мишель Валле и Мередит Херольд), целыми днями предающиеся гедонизму во всех формах и видах. В своих эротических садомазохистских инцестуальных (вроде бы) играх они убивают своих слуг и вообще всех, кто к ним попадает. Эту самую Лору, разумеется, они тоже уже убили. Детектива они похищают и используют как сексуального раба. Тот молчит, но участвует. Покойный Николаидис искренне считал, что его черно-белый, блистающий декадентской красотой разложения и тлена danse macabre — это комедия. Пожалуй, перед просмотром действительно лучше вооружиться чувством юмора и выпить «Сингапурский слинг» (по названию этого коктейля безумные дамы дают прозвище своему немому пленнику). На сцене секса дочери с мумией отца точно пригодится. Как говорили в «Заводном апельсине»: «Это был крутой прикол, полный юмора и старого доброго ультранасилия».

В конце 1950-х в Вене встречаются бывший нацист (Дирк Богард) и польская узница концлагеря (Шарлотта Рэмплинг). Он работает в отеле и общается с бывшими фашистами, которые ни в чем не раскаиваются. Она замужем за дипломатом. Всего одна встреча, и они возвращаются к временам концлагеря, когда между ними возникла болезненная страсть. Из всех фильмов о роковом влечении жестокий романс Лилианы Кавани остается, возможно, самым тяжелым психологически. Хотя фильм укладывается в итальянскую кинематографическую традицию исследования перверсивных корней фашизма (ей отдали должное Висконти, Пазолини и Бертолуччи), трудно признать оправданность подобных отношений — психологического садомазохизма, постепенно обретающего выпуклую плоть, проникающего в физиологию и разлагающего тело. Сама Кавани говорила:

«Все мы жертвы или палачи и выбираем эти роли по собственному желанию. Только Маркиз де Сад и Достоевский хорошо это поняли».

Как бы то ни было, это страшная работа о какой-то звериной неестественной нежности с двумя великими главными ролями.

В Петербурге начала XX века некий загадочный немец Иоганн (Сергей Маковецкий с самым леденящим взглядом за всю карьеру) открывает фотографическую студию, специализирующуюся на эротических фотокарточках садомазохистской направленности. Его помощник Виктор Иванович (Виктор Сухоруков) соблазняет слепую жену врача (Анжелика Неволина), постепенно вовлекая ее в свою порочную деятельность. Затем в фотографирование тащат усыновленных врачом сиамских близнецов и, кажется, вообще всех, кто встречается на пути Иоганна и его дьявольского черного ящика. Режиссера Алексея Балабанова можно трактовать до бесконечности, но при желании из меланхоличной петербургской сепии фильма вычленяется рассуждение об опасности кинематографа как такового: он соблазняет обывателя блеском, лоском и демонстрацией красот, оставляя его с носом. Вот ты посмотрел на Анджелину Джоли (или Анжелику Неволину), и после собственная жена тебе не мила. Может быть, это просто зарисовки об истоках становления порнографии как своеобразного вида искусства. И тогда Балабанов дает разумное объяснение, почему у порно в интернете такой трафик: все не только порочны, если их поковырять, но еще и слепо тянутся за вечной иллюзией.

Театральный режиссер Тома (похожий на молодого Полански артист Матье Амальрик) ставит в Париже пьесу по «Венере в мехах» Захера-Мазоха. Когда прослушивание на главную роль уже окончено, а актриса по-прежнему не найдена, в театр вваливается Ванда (Эмманюэль Сенье) — шумная, вульгарная, тупая бабища, которая заставляет его сделать с ней пробы. Сцена за сценой, обсуждение за обсуждением, и жуткая тетка преображается в богиню-доминантку, которая потащит за собой Тома на поводке. Полански снял фильм еще до наступления эпохи #MeToo, призвавшей вычеркнуть его имя из анналов мирового кинематографа, но на момент съемок «Венеры» уже успел хлебнуть серьезную порцию общественного осуждения. Фильм можно считать на все это ответом, и пока «Венера» — одно из важнейших высказываний, условно, большого художника в эпоху новой этики, припоминающей ему старые грехи. Режиссер смеется. Над феминизмом и сильными женщинами. Над психологическими трактовками с умным видом вместо горячих сексуальных сцен, которые он показывал в «Горькой луне». Над самим собой, снявшим «Горькую луну». Финал с привязыванием к фаллическому кактусу — самое смешное, что было снято в XXI веке. Какой-то гимн женщине тут все-таки звучит, но конкретной женщине — Сенье, жене режиссера, сыгравшей тут свою лучшую роль и не оставившей своего мужа, чье чучело в новое время готовы сжечь все.