Фильм

Тэтсуо: Железный человек

Феноменальный шедевр. Самая лучшая и внятная, при всей своей запутанности формы и содержания, манифестация на тему роли технологического процесса в жизни общества и взаимоотношения его с человеческой природой. Сталь против плоти. Сталь вместе с плотью.
Простой японский бизнесмен случайно сбивает отчаявшегося сумасшедшего технофетишиста, только что безуспешно пытавшегося прирастить себе в ногу стальной прут. Спрятав труп в ближайшей канаве, бизнесмен отправляется домой. Некоторое время спустя с ним начинают происходить странные метаморфозы, от колючки на щеке естественного происхождения до внезапно выросшей огромной дрели на месте... хм, ну, в общем, причинном месте. Рядом с ним в это время существуют и странная женщина, и бедная подруга, и тот самый пресловутый технофетишист, в сражениях с которым вторая половина фильма и утопает, предоставляя на суд зрителя совершенно невменяемую, но от этого не менее великую кашу из урбанистического пейзажа, заброшенного завода, мусорки и невообразимого количества всяких проводов, искр, труб, вращающихся, скрипящих, гудящих деталей и вонзающейся в мозг индустриальной музыки великого японского шумовика Тю Исикавы.
Несмотря на то, что влияние этого фильма и творчества Цукамото в целом на современную японскую кино-культуру спорно (вообще, кстати, Синья больше знаменит скорее за рубежом, чем на родине), нельзя отрицать тот факт, что молодой японский смельчак и наглец умудрился перезапустить современный японский кинематограф, в то время неслабо буксовавший. И после этого целая бригада молодых и горячих выходцев из рекламного бизнеса, подхватила покачнувшийся флаг из рук того же Сого Исии и устремилась покорять высоты.
Что же касаемо влияний непосредственно на самого режиссера, то тут просматривается целый джентльменский набор – сочленение технологий, деконструкции тела и секса от Кроненберга, сюрреальные и пугающе гротескные сны Линча, стоп моушен и оживление неодушевленных предметов Шванкмайера, свет и постановка мизансцен старых японских ужастиков, добавьте сюда болезненные отношения с урбанистически индустриальными интерьерами, огромный опыт клипмейкерства, давший дробленый монтаж, и фирменная работа с камерой, по сравнению с которой вся мода на «трясущуюся камеру присутствия» выглядит настоящей статикой. И это всего лишь мелкие детали успеха фильма и режиссера, немного предвосхитившего будущее.

Обратной стороной прогресса является боязнь оного. Человек, который по определению своему склонен пестовать собственные многочисленные фобии и филии, создает, усовершенствует технику для своей же пользы и большего жизненного комфорта с тем, чтобы потом начинать испытывать невероятный страх к своему же творению, даром что это не твари доктора Франкенштейна, а лишь механизмы, совокупность микросхем, процессоров, проводов, но все-таки… Чем сильнее в жизнь человека вторгается эта искусственная плоть, чем становится больше технических приспособлений в его жизненном пространстве, тем очевиднее всплывают на поверхность разума с его (под, бес)сознательным мучающие изнутри мысли о том, что техника рано или поздно его заменит, а искусственное нечто возымеет большую власть, чем принадлежит homo sapiens. Это вполне естественный страх человека быть подмененным копией, симулякром, доппельгангером; страх перед гомункулусами новой реальности, где для человека не будет вовсе никакого места.

«Тэцуо, железный человек» 1989 года — полнометражный дебют японского авангардиста Синья Цукамото, перед выходом которого постановщик разминался в короткометражках «Странное существо обычного размера» и «Прекрасный аналоговый мир» — иллюстрирует в радикально нервической (если не сказать — истерической) кинематографической манере изьяснения не только индустриальный ужас человека перед теми техническими новшествами, без которых его жизнь в сущности лишается всякого внятного смысла, становясь безбытийной, но и тот психосексуальный ракурс отношений человека и изобретенной им техники, не суть важно причём какой именно: от автомобиля до компьютера или пылесоса. До определённого момента самодовлеющим элементом агрессивного кинотекста становится пресловутый ужас технологического всевластия и неизбывная слабость человека перед этой роковой машинерией, ужас что проявляется постепенно, но в фильме зритель наблюдает час Апокалипсиса человеческой эволюции или, если быть точнее, инволюции, которая приходит на смену индустриальной революции; человек сращивается на глубинном телесном уровне с механизмами, некогда ему принадлежавшими и бывшими всего лишь вещью, неким самым главным дополнением к условно приятной жизни, но и эти вещи сами по себе обладают не меньшим правом на собственное восторжествование с преодолением границ навязанного искусственного бытия, прорываясь сквозь металлическую телесность в мягкую, сочную, живую плоть человека. Новый путь прогресса оборачивается полной катастрофой человека, который столь сильно заигрался в бога, что dieu dans la machine не стал deus ex machina, внедрив в нутро человека обновленного самое себя настолько глубоко, что и следов его не останется.

Впрочем, а что есть техника не как новая форма фетиша? Цукамото, вдоволь насладившись плотской делирийностью, не упускает возможность для фрейдистского наполнения своего индустриального реквиема по человечеству, постулируя диалектику высвобождающейся девиантной сексуальности через образы изощрённого насилия шлангами и прочими змеевидными частями инфернальных механизмов. Пресловутое проникновение, пенетрация, слияние-поглощение, извращенная вариация дефлорации воспринимаются как некий кошмарный сон о неосуществимом, так как герои жаждут по идее не столько плоть техники, но саму ее душу, ими же пробужденную. Секс в индустриальном мире Цукамото лишён не только священнодействия, но и всякой чувственности; на смену им пришла механистичность, неприкрытый садизм, смена гендерных ролей, а то и вовсе стирание оных до кровавого обрубка, ведь зачем иметь нормальные органы, если их можно сменить, трансформировать, улучшить. Но только в этом желании расчеловечитъся таится еще один, но, вероятно, самый опасный из всех существующих людских страхов: быть самим собой. И не замечая, что тебя, настоящего, уже и нет. Тень, воспоминание, блик, но нет тебя. Есть лишь биоробот — функционально, практично, бессмысленно