Фильм Леопард

История об окончании эпохи «львов и леопардов», на смену которым приходят «шакалы и гиены». История об аристократии, написанная аристократом Джузеппе Томази де Лампедуза и экранизованная другим аристократом при помощи мощнейших звезд – Берта Ланкастера, Алена Делона и Клаудии Кардинале. Поставлена с эпическим размахом, на который способны исключительно итальянцы. Так, как может только Лукино Висконти – на три часа историко-костюмного представления, с батальными сценами, широкими южными пейзажами, красивыми людьми, красивыми поступками и красивыми страстями.
«Леопард» - блистательный пример того, как по великой книге был снят великий фильм. Может дело в том, что Висконти не пожалел для хронометража целых три часа экранного времени, а может в том, что такая продолжительность позволила ему чуть ли не построчно следовать имеющемуся на руках роману. Романе о судьбе великого человека – принца (Берт Ланкастер), волею судеб родившегося не в том месте и не в то время (не последний раз Висконти обращается к подобному образу). Италия, середина 19-го века, время перемен Гарибальди. В центре развития сюжета схема поведения как самого принца в меняющихся обстоятельствах, так и его племянника (Ален Делон), умеющего приспосабливаться к окружающей среде еще быстрей. Революция? Ок, сражаемся за правое дело, но при первой же возможности переметнемся к монархистам. Демократия? Давайте голосовать. Любовный фронт? О, тут его способности в области тактико-стратегических маневров просто ошеломляют. Иными словами, прочитай о таких персонах на страницах сухой хроники, ничего, кроме досады и отвращения не почувствуешь. Но Висконти умудряется подать их так, что хочется переживать, сочувствовать, быть на их стороне. Мастерство, не иначе. А особенно когда в дело вступает третий угол треугольника – красотка Кардинале, то тут и вовсе другой коленкор.
Интересно, что первоначально Висконти не планировал снимать Ланкастера в главной роли (не говоря уж о том, что тот сам даже и не метил на это место). Было желание снять там какого-то русского, но тот оказался слишком стар для этой роли. Хотел Лоуренса Оливье, но тот был слишком занят. Когда предложили кандидатуру Берта Ланкастера, тот наотрез отказался – «ковбоя в роли принца? Да вы что?!». Передумать его убедили три миллиона долларов от Fox, которые как раз были необходимы для того, чтобы снять подобный феерический эпик. Результат знают все – гран-при Канн, Оскар за костюмы, всенародная любовь и признание. Хотя, признаться, вынести три часа подобной костюмной, яркой постановки сможет исключительно тот, кто к этому жанру дышит наиболее неровно. Остальным зрителям гарантированы нервные взгляды на часы и прикладывание их к уху.

Снято красиво и с размахом, но, к сожалению, бессмысленно. Образ главного героя лишен цельности, подается фрагментарно и психологически необоснованно, последний час - сцена бала - вообще слишком затянут, очень не хватает фильму нерва и продуманной драматургии. Кино распадается на отдельные сцены, некоторые из них хороши, но как целое не смотрятся. Актеры, как всегда у Висконти, играют в напыщенной театральной манере, и, на мой вкус, безбожно переигрывают. Исполнитель главной роли (Берт Ланкастер), блестяще сыгравший Профессора в другом фильме Висконти "Семейный портрет в интерьере", в "Леопарде" использует только одну краску из своей актерской палитры и, по сути, все время играет одну и ту же эмоцию. Образ, который он воплощает на экране, - уставший, умудренный опытом, гневливый старик, "последний из могикан" аристократии, - статичен, впрочем, в сценарии изначально не заложено возможностей для показа разных ипостасей героя. Увы, Висконти остается для меня странным режиссером, всемирно признанным, но снимающим наивное и неумелое кино.

Три цвета итальянского флага — ими расписал свой фильм Висконти. Красный — алые рубашки гарибальдистов, гибнущих в первых кадрах при штурме Палермо, багрянец вечерней зари старой Сицилии и рассвета нового мира — цвет крови расстрелянных мятежников и губ юной, манящей Кардинале. Белый — все пастельные краски выжженной, пропитанной вечным зноем земли, мелкой, белой, как дробленая кость, всепроникающей пыли, палящего бледно-бумажного неба, паутины, заволакивающей бесчисленные и заброшенные залы древнего родового дворца — давний цвет аристократии еще со времен французской революции. Зеленый — только что пошитые новые офицерские мундиры сидящие, как влитые, на юных графах и баронах, редкие тенистые рощи, бесконечный, почти часовой бал в оливковых тонах, венчающий фильм — цвет молодости, обновления, весны, которая наступила в Италии после смутной эпохи Рисорджименто, объединения страны.

Центр средиземноморья, древний остров, вековое место притяжения различных цивилизаций, как Протей принимающий и прогибающийся, меняющий свой облик под очередной накатившей волной завоевателей. Середина девятнадцатого века. Очередные Бурбоны сброшены с очередного престола, на сей раз неаполитанского, уютно расположившегося на самом конце аппенинского сапога. И опять на Сицилию идут волны, на сей раз севера. Сначала Гарибальди со своими бригадами краснорубашечников — идеалисты, бессребреники, жесткие, витые из проволоки люди, неудобные в своей прямоте и одержимости. Вослед за ними эмиссары и администраторы северного короля Виктора Эммануила, подшивающего разрозненные лоскуты итальянских земель к Сардинскому королевству. Эти уже оборотисты, ухватисты, с ними можно вести дело не оглядываясь на идеалистические благоглупости, сохранить прежний удобный уклад вещей, для виду поменявшись и присягнув новому монарху. Князь Салина (Ланкастер) со своим немалым семейством и бойким племянником бароном Танкреди (Делон) оказывается в центре событий, как представитель родовой знати, горстки людей, держащих в своем кулаке старый патриархальный остров. Фильм охватывает несколько месяцев в течение которых Сицилия в очередной раз встретит наплыв варваров, для вида поклонится, сменит прическу и вечерний наряд, следуя новой моде — все для того, чтобы по сути остаться прежней.

Как в старом калейдоскопе фильм содержит множество слоев, картин. Встряхнул коробочку — вот перед тобою встает зарисовка из жизни одного из последних итальянских феодалов, встряхнул еще раз — всплывают извечные проблемы недопонимания Севера и Юга, еще движение руки — процесс первичного накопления капитала, проходимцы, как всегда ищущие возможности пробраться в аристократические салоны. Все это вкупе с церковными, этическими вопросами, центральной любовной линией Делон-Кардинале, ну и бесконечными, практически автобиографическими виньетками, вставленными самим Висконти, аристократом, потомком миланских герцогов, видящем в могучем, но угасающем вместе с эпохой, князе Салина, свое альтер-эго.

«Леопард», или «Гепард», если следовать оригинальному названию, появился на свет только благодаря случаю. Найденная рукопись в столе умершего критика и аристократа Джузеппе ди Лампедузы попала в нужные руки и прогремела на всю Италию конца пятидесятых, оказавшись, как никогда, актуальной для нации, расколотой социальными и политическими конфликтами, бесчисленными борениями правых и левых, миланцев и сицилийцев. На роман или, скорее, сборник новелл, посвященных нескольким десяткам лет семейной истории и нескольким поколениям благородных предков Лампедузы, обратил свое внимание известный уже режиссер, неореалист, социалист Висконти. Компактный, но сложный и емкий текст великолепно подходил к новому, постепенно формирующемуся у Висконти после «Чувства» большому стилю «фрески» — широкого, панорамного историко-психологического кино. История тающего, угасающего как ледяная глыба, аристократического сицилийского семейства стала, в итоге, поворотной и для самого режиссера, отобразившись резонансом в большинстве его последующих фильмов, а сама лента задала каноны масштабной исторической драмы, наравне с «Войной и миром» и «Унесенными ветром».

Анфилады коридоров, расставленные в шахматном порядке фигурки персонажей, гулкое эхо дворцовых залов, где по углам прячутся семейные тайны и трагедии, случившиеся позавчера или пять веков назад, все это зритель встретит у Висконти не раз после «Леопарда», как и потомков героев фильма — медленно распадающихся, вырождающихся, разменивающих титулы на серебро нуворишей в неравных браках, погружающихся в адюльтеры, инцесты и заканчивающих, в итоге, свое существование в облике того же постаревшего Ланкастера, одиноко скитающегося в «Семейном портрете» по своей огромной римской квартире, заваленной воспоминаниями и родовыми артефактами. А пока оставим героев молодых, влюбленных, кружиться на бесконечном оливковом балу под музыку полузабытого вальса Верди. Впереди вся жизнь, молодость, надежда…

Во времена развитого социализма такие фильмы милосердно резали на две серии и показывали раздельно. Снятый в неторопливой стариковской манере, «Леопард» утомляет. Но он настолько величав, что даже эта усталость благородна…

Фильм, снятый аристократом Висконти, написан по книге аристократа Лампедузы (именно так!) и рассказывает, разумеется, об аристократе князе Фабрицио Салине. Князья, графья, как сказал бы Владимир Молчанов… Род Салина властвует в одной из частей Сицилии, которая еще не начала экспортировать за океан бойких парней с правильными инстинктами. Идет 1859 год. Войска Гарибальди высаживаются на Сицилии, берут Палермо. Новая жизнь надвигается со страшной силой. Глава рода Салини, дон Фабрицио по прозвищу «Леопард», действует по принципу предков: «Если хочешь сохранить старое, прими новое». Выходит не очень…

Удовольствие, получаемое человеком в жизни, бывает разного рода. «Леопард» не гарантирует его вовсе. Но вряд ли его создатель намеревался кого-то удовлетворить. Люди, подобные Висконти, плевать хотели на мнение окружающих. Их интересует только соответствие себе. Работа, которую они делают, должна приносить удовольствие прежде всего им. Если при этом возникнет резонанс со зрителем – прекрасно, но как побочный эффект, не более. Именно в таком отрицании окружающей среды и возникают настоящие произведения искусства, от которых иногда хочется повеситься, не то что удовольствие получить.

С «Леопардом» все-таки проще. Он не оптимистичен, ни в коем случае, но и не беспросветен. Он показывает смерть прекрасного, пышного мира, воссозданного с изумительной яркостью – но старый мир всегда умирает, и нам, похоронившим уже несколько их, должна быть абсолютно ясна неизбежность процесса. «Леопард» не приносит удовольствия, но заполняет душу – ту ее часть, которая создана для тоски и грусти. Висконти невыразимо сожалел о потере блистательного аристократизма Италии – и его сожаление столь сокрушительно, что зритель, не в силах этому противиться, начинает искать соответствие его тоске в своем жизненном опыте. И находит, а как же. Что нам, тосковать не о чем?

И все же, в целях самосохранения, я бы разбил просмотр на две части. Здоровее будете, честное слово!