Спектакль

Король Лир

Да, Додинский МДТ очередной раз поразил!
Во-первых, неимоверной скукой. Не скажу, конечно, за всю Одессу, но те, для кого не было интриги, чем там у Лира все кончится, откровенно изнывали. Вроде, и играли в темпе, не изводили зрителя длиннющими патетическими монологами, а все равно тягомотина. Сочувствия никто не вызывает (кроме, пожалуй, Гонерильи-Боярской в паре эпизодов. Хорошо сыграла эту необходимость молчать стиснув зубы, когда тебя оскорбляют и топчут – чувствуется, что ох, этот счет обид будет предъявлен к оплате… Вспомнилась ее мама, игравшая во времена моего детства Герду: она с такой затаенной страстью, поджав губы, говорила: «Я найду тебя, Кай!», что становилось страшно за мальчика.) Никакого прозрения, перерождения героев нет... Лир как был деспотом и самодуром, так им и остался (впрочем, как и Глостер). Единственный, кто играет перерождение, так это Эдгар (Д. Козловский). Все перемены только внешние: дамы упаковываются в платья-футляры или раздеваются, Лир выворачивает наизнанку свой плащ, круг, как фортуна, разворачивает стойла-декорации то одним боком, то другим.
Видимо, для оживляжа и подготовки зрителя к неожиданной новизне актуального прочтения, Шекспира местами стали переводить со староанглийского на новорусский. Чтобы не утомлять длинными метафорами классика и как-то приблизить всю историю к публике, Лир, например, просто посылает Кента в жопу. Так прямо и говорит: «Пошел ты в …», и благородный граф Кент сразу понял и пошел. И Шут, видимо, устав долго и безрезультатно остроумничать, говорит Лиру, без всяких там оконечностей - мудак. И зрители согласно аплодируют. Шут резюмирует человеческую психологию в кратком: «Ради денег жопу лижем, ради места жопу рвем…» /ну, никак нынче не процитировать шекспировскую постановку без этого слова! Молодежь, теперь сможет к нему добавлять: как сказал классик…/ Не то, чтобы я из тех тургеневских барышень, которые не слышали таких слов (в наших театрах через культуру, так сказать, можно и к мату приобщиться:) если уж жизнь лишила тебя этой неизменной составляющей великого и могучего), но как-то горько становится от безнадежного понимания, что все самые искусные метафоры проигрывают лаконичности мата; что только непечатное дополнение говорит о том, что человек в свою речь (как выразился Жванецкий) вкладывает всю душу… Ну, видимо, это профессиональная болезнь словесников – придираться к словам. В жопу – это по-нашему достаточно мягко, подумаешь графья! Дальше было интереснее…
Эдгар стал Томом настолько бедным, что буквально снял с себя последние штаны! Метания по сцене голого Тома не оставили равнодушных в зале. Уж женская часть аудитории, безусловно, испытала великую силу искусства, созерцая прекрасно сложенного мужчину, которому (к вящему удовольствию зрительниц) никак не удается прикрыться ладошкой и измазаться грязью до невидимости. Эта сцена, надо признать, успокоила мои угрызения за бездарно потраченные деньги и время. Правда, терпеть пару часов занудства ради нескольких минут созерцания даже безукоризненной мужской попы – по-моему, нерентабельно. (Впрочем, видимо, не мне судить, я даже после рекламы голой задницы Клуни не смогла досмотреть их «Солярис»). В попытках найти высокохудожественное оправдание подумала, что ведь без Шекспира всякие пережитки интеллигенции не прониклась бы эстетикой обнаженного мужского тела, а те, кто пришел именно из-за этой задницы, могли так и не приобщиться к Шекспиру…- можно сказать, мультикультурный проект:) Да, нового прочтения, как теперь выражаются даже министры, - зашибись!:)
Ну, если молодой, прекрасно сложенный голый мужчина на сцене побуждает к нахождению аргументов «за» такое видение Шекспира, то когда раздели Лира (с Шутом и Кентом) – должна признать, такого авангардизма я не понимаю! Т.е. понимаю, конечно, что сейчас людей оскорбить почти невозможно: ну, как, скажите на милость, дать почувствовать унижение, кроме как выставить голым перед полным зрительным залом?! (В «Игрушке» Ришару оставили хоть пижаму!) А тут явно и актерам неудобно, и зрители смущены. Все как описывал другой классик: «Чувствуется, что ему рассказывали! Премии лишали, по больничному не платили, чтобы сыграл он чувство этого достоинства!»
Про это уже снял Марк Захаров в «Убить дракона»: Дракон демонстрируя Ланцелоту каких людей он воспитал, приказывает герою Збруева снять штаны, а потом спрашивает, кто же чудовище, он, отдавший такой приказ, или другой, с готовностью обнаживший свой зад. За 20 лет мы ушли еще дальше по этому пути.
Теперь ни одни спектакль не обходится без фокусов с водой и голой девицы, - уже приелось. Никакие бассейны и раздевания не спасают. (Тут тоже не обошлось без мытья ног Лиру!) Виктюк переодел мужчин в женские платья – голубые находки его театра тоже надоели. Теперь вот пошли эксперименты по раздеванию мужчин. Дальше, по логике, натурализм должен дойти до полового акта на сцене. Но реалити-шоу уже опередили театр. А теперь чем еще завлечь зрителя? Вспомнила старый, но не стареющий фильм Мамина «Окно в Париж». Там уже играли классику с голыми задницами, а что делать, если «Моцарт в штанах никому на фиг не нужен»?!:) А искусство убедительно «играть страсть, не снимая штанов» (Гафт) практически утеряно …
Робкие поскуливания мужа, мол, давай уйдем, на этой сцене с четырьмя голыми мужиками обрели непреклонную решимость пойти домой и выпить:). Он окончательно убедился, что театр – это для женщин:)
И ведь ни какая-нибудь антреприза, прославленный театр, с традициями, репутацией, претензией на высокое искусство… А не взяться ли нам за Вильяма, нашего, Шекспира!:) Можно, конечно, восхищаться минимализмом художника, вникать в философский смысл Ничто или проследить, так сказать, в контексте поисков мастера… Только смотреть скучно. И за театр, как искусство, обидно.

Cпектакль стильный. Додин с Боровским создали атмосферу королевских покоев, не используя никакой роскоши. Все стены заколочены белыми досками крест-накрест. Что происходит при дворе, никому постороннему не должно быть видно. Разве только платья дочерей говорят, что их обладательницы – знатные дамы. Однако хоть платья и белые-нарядные, хоть воротники и круглые, а юбки стоячие, они просты, при ближайшем рассмотрении даже слегка комичны. Все остальные одеты в черно-белых тонах, лишь алые перчатки Шута (Алексей Девотченко) оживляют краски спектакля. Если его перчатки оживляют краски спектакля, то сам он – весь спектакль. Любимый персонаж Шекспира, в чьи уста он вкладывал самые остроумные и самые точные реплики, здесь лучше всех. Злобно кокетливый, чарующе противный, он все здесь делает с максимальной энергией (пожалуй, скорее отрицательной, чем положительной, а тут только такая и нужна): настукивает вальсики на пианино, снимает шляпу, оголяет лысую голову, вызывающе, с легким прищуром смотрит в зал, зевает, когда Гонерилья отчитывается отцу о своей любви. После того как Шут по пьесе перестает быть на сцене, пианино само аккомпанирует героям до конца. Увы, Шекспир не объяснил, почему в середине действия Шут исчезает. Но самое простое объяснение – невозможность быть в одних сценах с Корделией, потому как их должен был играть один актер, здесь явно не подходит. Здесь скорее выдуманная (или нет?) литературоведами причина – когда выкалывают глаза, травят, вешают – не до ШУТок. Надо отметить, Додин громче всего заявляет, насколько этот персонаж важен в трагедии, в конце первого акта. Акт этот заканчивается тем, что Лир выворачивает свое пальто наизнанку (вверх подкладкой, перекликающейся с костюмом Шута) и занимает место Шута за роялем. Но что конец первого акта! Уже в первые минуты спектакля Глостер объявляет, что сейчас придет Король. Дверь в фойе открывается, зрители синхронно оборачиваются и видят… его. Черная майка, белые штаны на подтяжках, черно-белые чулки а-ля тельняшка, шляпа черная обтрепанная. И красные перчатки. Первые доли секунды недоумеваешь, зачем Додин так вырядил короля. Правда, когда следом выходит Петр Семак в ночной рубашке и длинном черном шарфе, недоумение насчет королевской одежды возвращается. Не покидает оно до сцены бури, когда костюм «преобразуется» из плохого в худший. В этой сцене Лир, Шут и Кент (Сергей Козырев) встречают голого Эдгара (Данила Козловский). Именно голого! У Шекспира он обмотан куском холста, лицо измазано грязью. У Додина холста не нашлось, зато грязи хватило на все тело. Увидев такого нищего, Лир говорит-велит своим спутникам: «Расстегивайтесь!», и при этом сам снимает свое одеяние, оставаясь в одном шарфе. И вот четыре голых мужчины разных возрастов стоят на сцене Малого Драматического Театра. Надо сказать, у Додина даже в «Пьесе без названия» раздеваются Войницев с женой, и Платонов плавает голышом. Но в «Короле Лире» это не просто так - это унижение. Унижение Лира, унижение всех. А все по-разному его встречают. Шут – с привычной невозмутимостью, высококачественным кривлянием, с прямой спиной. И в такой ситуации выкобенивается – отпускает руки от шляпы, которой прикрывался, а она не слетает. Острит как всегда, только нет никому сейчас до этого дела, даже королю, который раньше не уставал это поощрять. Лир сутулится, прикрывается шарфом, и вообще всем своим видом показывает, что глубоко несчастен. Он скорбит по своей судьбе, на лице уныние, в глазах слезы, волосы прилипли ко лбу.

«Король Лир» - сложный, многозначный спектакль с мощным психологическим воздействием, наполненный ассоциациями и аллюзиями. Неслучайно, что он вызвал болезненную реакцию у некоторой части публики. Театр попал в те болевые проблемные точки общества, в которые и намеревался попасть. Со времен короля Лира проблемы взаимоотношений между людьми, увы, остались прежними. Этот спектакль о нас и окружающем нас мире. О недостаточной способности любить, об атрофированной порядочности, о предрассудках, которые извращают психику человека. Характер Эдмонда испорчен предрассудками, сформировавшими его комплексы, в не меньшей степени, чем порочной наследственностью. Герои пьесы Шекспира отражаются друг в друге, поэтому проблематика трагедии многократно усиливается.
Уже в первых сценах предопределен трагический исход. Корделия, лучшая из дочерей Лира, оказывается вовлеченной в создание гибельного круга, как и ее жестокосердные сестры. То, что она говорит – правда. Но что-то не так в этих словах и в тональности, с которой они произносятся. Для Корделии истина важнее любви к отцу. Кажется, что скажи она что-то другое, с другой интонацией, и все могло бы быть иначе. Именно она замыкает трагический круг.
Поступками Лира как будто движет кто-то, кто испытывает любовь и преданность. Этого испытания почти никто не выдерживает. Стремление его дочерей сохранить себя ведет к неминуемой гибели. Лир теряет все, что можно потерять: власть, королевство, дочерей, придворных и слуг, даже рассудок, превращаясь, как и Эдгар, в Бедного Тома. И если Бедный Том не покрыт одеждой из-за своей нищеты, то и Лир должен разоблачиться, поскольку стал отражением Тома, и граф Кент, и шут вместе с ним.
Когда актеры на сцене стали раздеваться, почтенная публика в зале зашумела, перепутав художественный метод со стриптизом. Обнаженность – одно из выразительных средств искусства, начиная с очень давних времен. Казалось бы, к этому уже нужно привыкнуть. Но нет, комплекс телесной греховности, внедренный в сознание в Средные века, до сих пор еще не изжит. В этом спектакле обнаженность – отражение незащищенности человека, обостренного чувства одиночества, и в то же время выражение откровенности, честности перед самим собой, разоблачение себя перед теми, кому доверяешь. Не случайно Лир – Петр Семак выворачивает свою одежду наизнанку, а на сцене расположены изнаночные кресты. По сути, в спектакле идет речь об изнаночной стороне реальности, которая есть в каждом человеке и которую невозможно отделить от лицевой стороны. Можно что-то исправить в себе, если получится. И по-настоящему отвратительны поступки, о которых напевает и говорит шут, а не голые тела. Не в последнюю очередь обнаженные тела актеров разоблачают ханжество.
Все, что происходит на сцене, так или иначе, фокусируется в образе короля Лира. Эта роль Петра Семака обладает невероятной магической притягательностью, сыграна, без преувеличения, гениально, на полутонах, без надрыва и разрывов. Лир претерпевает невероятные метаморфозы, падая с сияющих высот власти на самое дно жизни. Но все его психологические состояния, переданные актером очень точно и тонко, кажутся естественными: и своенравие деспота, и жестокие проклятия, и смирение перед лицом судьбы, и безумие, сквозь которое прорывается прозрение. Все изменчиво, но все едино, может быть потому, что за всеми этими состояниями скрывается потребность в любви, которую властительный король испытывает ни чуть не меньше, чем дрожащий от холода, измученный несчастьями старик. Выражением любви и гармонии является менуэт, возникающий в его воображении перед смертью. Все потерявший Лир сохраняет в себе некое качество, похожее на внутреннее величие. Это же качество сохраняется и в ослепленном Глостере Сергея Курышева, и в униженной Корделии Дарьи Румянцевой, что выделяет их среди других людей.
Потребность Лира в любви и утешении, не найдя реализации в пределах действия на сцене, обращена в зал. Судя по реакции большей части зрителей, это его желание находит отклик.
Спасибо театру за сложность и откровенность, за восстановление художественного чувства, утраченного за долгие годы господства соцреализма, опустившего искусство на уровень банальности.

Проходят годы, десятилетия, века, накапливая многочисленные наслоения человеческого опыта, складывая массивные груды томов, когда-то написанных, изданных, прочтенных, поставленных… И сквозь пыль и паутину старых фолиантов мы видим все ту же не меняющуюся картину, без прикрас изображающую изнанку человеческой натуры, его неприкрытую природу со всеми ее изъянами, пороками, недостатками. Мы видим ее правдивый портрет, так искусно написанный величайшими художниками прошлого, виртуозно владевшими не только пером, но и мыслью, пронизанной глубоко философскими рассуждениями, тенденциями гуманистической идеологии XVI в., широко раскинувшей свои покровы над всей Старой Европой, но вылившейся в особые формы на исторической почве Туманного Альбиона, который подарил миру неоценимое сокровище литературы – Вильяма Шекспира. Его пьесы, закрепившие особенности общественной мысли Англии, воплотили некий синтез политических и этических воззрений, которые, однако, шагнув на континент, преодолели не только географические пространства, но и временные преграды, оставаясь актуальными не только для современников Шекспира, но и для людей бешеного, стремительного XXI века, ведь с течением лет меняется только форма, внешняя малозначимая оболочка, которая скрывает перманентную человеческую начинку, суть, которая остается неизменным содержимым. Недаром творчество Великого Англичанина всегда было востребовано, поскольку в любые времена отвечало существующим реалиям и звучало в такт проблематике общества, личности, государства. Так и по сей день ведущие режиссеры, известнейшие театры, популярные актеры берутся за постановку с одной стороны архаичных, но с другой таких остро актуальных произведений В. Шекспира.
Одним из наиболее популярных, полемичных, оригинальных воплощений всемирно известной шекспировской истории стала постановка Л. Додина пьесы «Король Лир» на сцене Малого Драматического Театра Европы. Премьера спектакля состоялась 17 марта 2006 годы, и за годы своего существования он успел удостоиться не только таких театральных наград, как «Золотая маска» и «Золотой софит», но и обзавестись массой характеристик, отзывов, рецензий, как профессиональных критиков, так и рядового зрителя, зачастую спорных и неоднозначных. Но вероятно в этом и заключается особенность спектакля, ведь если он порождает полемику, значит представляет собой действительно значимое, стоящее внимание явление в театральной жизни, ведь пустота, по сути, ничего породить не способна.
Тем более непохожей и оригинальной представляется постановка «Короля Лира» в МДТ, поскольку здесь консервативные почитатели Шекспира не найдут классического перевода пьесы, который неизменно звучал на подмостках многих театров, на смену ему приходит специально подготовленный для данного спектакля текст, который вероятно поразит зрителя сочетанием высокого стиля и нецензурной лексики… но это не создает диссонанса в восприятии… В конце концов, не будем снобами и закоренелыми скептиками! да и бранными словами в современном спектакле никого не удивишь. Гораздо важнее, что в постановке МДТ они не режут слух, бездумно употребляясь при всяком удобном и неудобном случае, а весьма органично и обоснованно вписываясь в контекст действия, отражая остроту той или иной мысли, которую автор стремится донести до зрителя.
Свой вклад в создание сложной конструкции спектакля вносит и своеобразное сценографическое решение, созданное Давидом Боровским. Исчерпывающая лаконичность создает пространство, максимально приспособленное для коллизий шекспировской драмы, где, будто в темноте, мраке времен безликая давность, затянутая в белые каркасы, лишь намечающие какие-то рамки в беспросветном потоке человеческого бытия, где словно тени прошлого, одетые в бескомпромиссно черно-белые одежды, но в то же время переживающие вполне земные, человеческие чувства и эмоции существуют герои. И только пианино, гулкое и настойчивое в своих порывах, так стремительно отзывающееся на настроения действующих лиц и сюжетные повороты, является своеобразным жизненным центром, может быть даже сердцем спектакля, поддерживающим жизнь в «белой клетке» декораций, где обитают отягощенные ненужными наслоениями предрассудков и пороков герои.
Благодаря оригинальным режиссерским решением зритель словно погружается в события драмы, присутствуя незримым наблюдателем, а порою оказываясь включенным в действие, когда герои пересекают пространство зрительного зала, аллегорично превращающегося то в замок Лира, то в необозримый простор беснующейся во время бури природы. Ощущение реалистичности, достигающееся не только за счет дождевых брызг, сверкания молний в то и дело открывающихся дверях партера, обнаженной натуры, в первую очередь является результатом предельно откровенной, порою звеняще правдивой и острой игры актеров. Так перед нами предстает сам седой Лир (П. Семак) порою наивно простой в обращении, порою царственно жестокий, в конце концов, жалкий и в то же время мудрый в своем помешательстве, раздавленный и смиренный в своей скорби по умершим дочерям, которые будто зеркало повторяют друг друга, причем даже Корделия (Д. Румянцева) не выглядит светлым непорочным ангелом на фоне своих старших сестер Гонерильи (Е. Боярская) и Реганы (Е. Соломонова). Они словно самим своим существованием являют укор Лиру за все грехи его жизни, присваивая себе право судить и карать собственного отца. И даже помощь со стороны Корделии выглядит как снисхождение, вынужденный долг перед родителем, которым предпочли поступиться Гонерилья и Регана. И так ярко и объемно проступает параллель между дочерьми Лира и сыновьями графа Глостера (С. Курышев), образ которого по ходу спектакля эволюционирует от жестокого и грубого деспота до отчаявшегося смиренного мученика. Эдмунд (В. Селезнев) также как и старшие дочери Лира, беспощадно карает порок в лице родителя пусть даже ценой собственного морального падения, и Эдгар (Д. Козловский), поборовший порок в себе, приводит к раскаянию и отца. С подачи последнего и под обстрелом метких, язвительных, изобличающих мыслей Шута (А. Девотченко), который словно сторонний наблюдатель и в то же время строгий критик, любую ситуацию выворачивает на правдивую изнанку, сам Лир открывает непреложную истину, отражающую суть человека, представляющего собой не более, чем нагое животное, которое, однако, под многочисленными масками будто паяц скрывает свою природу, создавая образ мнимой важности и ложной добродетели, прячет от любопытных глаз свои пороки, так или иначе все-таки проступающие наружу. Да, по сути, и невозможно существование идеального человека, добродетельного, честного, деятельного не только в своих собственных интересах, но и для общественного блага, т.е. образцового человека и гражданина, каким мыслили его гуманисты. Но ценность не в идеальной модели, она в раскаянии, смирении, стремлении к осознанию своей сути, своего предназначения, цели в этой жизни, в которой каждый идет собственным путем, но конечный пункт один, где всякий предстанет перед судом уже без всякой маски, лишь с грузом поступков и дел, свершенных им на Земле.

Обманщики! Пришла смотреть "Короля Лир" Шекспира, а получила смачный плевок в душу.Меня развели на 650 рублей. Если бы хоть примерно знала что увижу, ни за что бы не пошла.И дело не в том что актеры оголяются на сцене, кривляются и муссолят слово совокупляться, а в том что все это еще и бездарно! Мне испортили вечер. Отдельное спасибо корреспондентам афиши! Что же ВЫ людей-то дурите. Если бы не ваше мнение я не пошла бы в МДТ, а сходила бы в Ленсовета, БДТ или в Мариинский. Нехорошо! Не красиво как-то получается. Вам неловко сказать что король голый? Вам нравиться когда актеры харкают друг в друга? Это что? Искусство?. Если вы театрал и хотите увидеть хороший спектакль лучше сходите на "Испанскую балладу" со Стругачевым или на "Марию Стюарт" в БДТ. Люди!!! Не повторяйте моих ошибок! Кроме разочарования и сожаления о потраченных деньгах никаких эмоций.