«Мне приснилось, что бомбардировщики летят», — говорит помятый психоаналитик, вдруг вскочив с желтого конторского дивана, на котором спал, не раздеваясь. Прежде чем его сон сбудется, полдюжины плешивых, печальных хмырей в потертых пиджаках при разных жизненных обстоятельствах получат по физиономии — кто фигурально, кто в прямом смысле слова. Семейство криптофашистов отправит пролетария на электрический стул за то, что тот разбил фамильную супницу (эта история окажется сном, но все равно неприятно). Какой-то старичок проволочит мимо нас намертво запутавшуюся в поводке длинношерстную таксу. Злая тетка, хлопая себя по коленке, споет о том, что, будь у нее мотоцикл, она бы уехала отсюда к чертовой матери и стала счастлива. А хорошенькая пэтэушница Анна, стоя посреди бара со стаканом лимонада в руках, расскажет невозможным голосом, что очень любит Мики Ларссена — он солист группы Black Devils и играет на гитаре так, что ох, мамочки.
Драма |
14+ |
Рой Андерссон |
24 мая 2007 |
1 час 35 минут |
royandersson.com |
«Мне приснилось, что бомбардировщики летят», — говорит помятый психоаналитик, вдруг вскочив с желтого конторского дивана, на котором спал, не раздеваясь. Прежде чем его сон сбудется, полдюжины плешивых, печальных хмырей в потертых пиджаках при разных жизненных обстоятельствах получат по физиономии — кто фигурально, кто в прямом смысле слова. Семейство криптофашистов отправит пролетария на электрический стул за то, что тот разбил фамильную супницу (эта история окажется сном, но все равно неприятно). Какой-то старичок проволочит мимо нас намертво запутавшуюся в поводке длинношерстную таксу. Злая тетка, хлопая себя по коленке, споет о том, что, будь у нее мотоцикл, она бы уехала отсюда к чертовой матери и стала счастлива. А хорошенькая пэтэушница Анна, стоя посреди бара со стаканом лимонада в руках, расскажет невозможным голосом, что очень любит Мики Ларссена — он солист группы Black Devils и играет на гитаре так, что ох, мамочки.
Мысль о том, что человечество всю дорогу живет в условиях затяжного, поделенного на будни и выходные апокалипсиса, из фильма в фильм любовно, как коллекционная пуговица, полируемая шведским гением Роем Андерссоном, сама по себе мало кому понравится. Но даже те девять из десяти воображаемых зрителей, кому андерссоновское видение мира покажется претенциозной скандинавской блажью, спровоцированной плохим климатом и чрезмерно либеральной средой, гарантированно сломаются на моменте с таксой. Такса неспешно едет из левой части экрана в правую на спине, задрав в экзистенциальном отчаянии лапки к небу и являя собой идеальную метафору покорности живого существа идиотской судьбе: поводок не распутать, хозяин давно выжил из ума — кто не узнает в таксе себя, тот счастливец, говорить с которым не о чем. «Живущий» с его бесчисленными толстяками, нечеловеческими песнями, фиксированным кадром-картинкой (Андерссон лет 30 как разочаровался в монтаже: каждая сцена разыгрывается от начала до конца перед привинченной к полу камерой) — комедия отчаяния, где отчаяние и комедия не жмутся друг к другу, а вступают в счастливую тихую реакцию, кажется, именно от нее берется этот бледный радиоактивный свет, свойственный андерссоновским фильмам.
Как положено гению, Андерссон снимает мучительно медленно, а иногда не снимает вообще: дебютировал он в 1970-м; «Песни со второго этажа», наделавшие шума в 2000-м, были всего лишь третьим его полнометражным фильмом, четвертый — перед нами. В 1980-е, разорившись на кино, он зарабатывал, снимая совершенно хармсовскую рекламу кетчупа и шведских пенсионных фондов. В самом знаменитом его ролике, сделанном для предвыборной кампании социал-демократической партии, медсестры грабили больных, учителя отвешивали подзатыльники детям из бедных семей, прохожие в подземном переходе c удовольствием топтали споткнувшегося человека с тортом — титр в конце призывал зрителей не быть эгоистами и голосовать за социал-демократов. В «Песнях со второго этажа» и «Живущем» тоже находят актуальную социальную критику, но, хотя Андерссон действительно потомственный левый, кажется, мизантроп давно съел в нем социалиста. Не в эксплуатации человека человеком проблема, а в том, что мечты и сны окрашены в тот же серо-зеленый цвет, что и реальность, и успешно соревнуются с ней в плане глупости. Если Штирлиц из всех людей на свете любил только стариков и детей, то Андерссон снисходителен только к детям. В его первом фильме «Шведская история любви» единственными разумными существами были девочка и мальчик 14 лет, занятые поцелуями и в связи c этим не замечавшие сборище капризных, полубезумных, порывающихся впасть в детство взрослых. В «Живущем» единственный по-настоящему хороший сон снится влюбленной пэтэушнице — кто бы, как говорится, сомневался.