Фильм Страсть

Польский режиссер Ежи (Радзивилович) снимает фильм «Страсть» для француз­ского телевидения. У него ничего не получается: инсценируемые полотна Делакруа и Рембрандта не оживают. Его притягивают две женщины: Ханна (Шигулла), хозяйка гостиницы, и Изабель (Юппер), работница фабрики, которой владеет Мишель (Пик­коли), сожитель Ханны. Мишель увольняет Изабель; больше не происходит ничего. Все разговаривают о польской «Солидарности» и слушают Моцарта. Ясно одно: ­кино не будет.

Годар на пике второго периода, бескомпромиссный, как никогда. В 60-е он снимал фильмы, потому что верил в кино как в единственный способ высказаться; как в полигон для вопросов, которые важно не разрешить, а поставить; как в фабрику нового языка и склад новых мифологий; как в поле классовой борьбы. В 1968-м полностью разуверился и сменил кино на булыжник, оружие пролетариата. Потом, в 70-х, вернулся, но уже думая, что кино умерло. «Страсть» — музыкальная вариация на эту тему. Проверить кино на жизнь можно наличием пульса — страсти. Выводы неутешительны. Страсть то и дело вспыхивает за камерой, но донести ее до экрана не удается. Найти ее теперь можно только в собственной голове. А в реальности — только среди рабочих. Еще страсть есть в Моцарте и Делакруа, но они кино не даются. Годар знает, что все уже кончено. И продолжает делать кино — посмертно.