Фильм

Как зелена была моя долина

1941 год. Как же давно это было! Так давно, что даже не верится… Актер Дональд Крисп, играющий отца семейства, – почти сверстник Блока, а фильм – ровесник Великой Отечественной. «Но ведь «…долина» о вечном, - скажете вы. - А у вечного нет возраста, оно не принадлежит какой-то эпохе, и уж точно не позади, не в прошлом». Однако… именно это чувство и поразило меня. Поймете ли? Вечное – в прошлом! Смотрела кино Форда и понимала, причем всеми силами души, что вижу норму, т.е. практически единственный приемлемый и правильный вариант человеческих связей, поступков, идеалов, дел… Но при этом занозой резала мысль: так не бывает! Да и было ль когда?..

Как же должны были мы все шагнуть вперед (или назад?), чтобы оставить в стороне, в недостижимой, как рай, стороне, эту зеленую долину – обобщенный образ истинного бытия, настоящей жизни (зеленый – это прежде всего живой, живое). Ее составляющие – словно из толстовской мечты о «муравейном братстве» - семья, труд, совесть, вера, любовь, патриотизм, искренность, чистота, достоинство, простота, человечность, взаимопомощь, соборность…

В современном искусстве, в массовой культуре так много недолюдей, а также явного и скрытого презрения к человеку, недоверия или равнодушия к нему. И практически нет народа как единого тела-души… Досадно, но этот фильм смотрится сегодня словно несбывшееся обещание о том, что мир мог остаться цельным, нормальным, Божьим, заветно-обетованным, родным…

1941 год. Не понимаю!!! Откуда эта чистая, как стекло, энергетика, симметрия нормы? Энергичное, бодрое, ЗДОРОВОЕ киновысказывание? Жизнерадостное, полное духовных и душевных сил, с черно-белой чеканностью различающее идолов и идеалы?.. Идолов и идеалы в религии, педагогике, государственном устройстве, политике, семье, общественной и частной жизни…

Писала в прошлом году статью о категории народности. Плакала привычными уже слезами все о том же: где человек, где живые? Народ где? Нужны ли они искусству – п р о с т о л ю д и? Вот как здесь, например, работяги, простые шахтеры, многодетные матери, консервативные отцы, послушные и почтительные дети, живущие в мудрости простоты, в прекрасной ясности традиций, основ, веры? В незамутненности знания, как надо и как нельзя…

Не знаю, как вам, мне очень часто кажется (может, все дело в моей нео-семье?), что такие слова, как «родниться», «семьянин», «семейственность», сегодня еще большее ретро, чем это кино. Устаревшие до боли, неведомые, невыносимо сложные и для понимания, и для воплощения в жизнь. Кстати, семейственность в самом первом, в самом старом своем значении – это любовь, любовь к семейной жизни, безукоризненная приверженность к роду своему (и народу как следствие). Отец – глава дома, мать – душа…

1941 год. Странно, да же? Фильм, который воспевает семью, человеческое родство, братство, материнство, отцовство, появился в период Второй мировой, книга, по которой он был снят (одноименный роман Ричарда Ллевеллина), тоже. Представьте только, человечество планомерно погружается в кошмар, теряет опоры; трещат по швам, рвутся в клочья связи между людьми. Газовые камеры, освенцимы всех мастей, геноцид, фашизм, нацизм, расизм, милитаризм, вождизм… Мир идет в тупик, кошмар, муть, абсурд неродственности. И тут… Что-то до такой степени открытое, стройное, чистое, как голубь, пьющий из незамутненного ручья. Чистота и прямота нормы! Причем никакой лакировки, «придуманности» (как в нашем соцреализме в те времена) не чувствуется, а ведь по смыслам своим кино это близится к формулировке – ни больше, ни меньше – национальной идеи (и не случайно вовсе в 1990 году оно было выбрано для сохранения в Национальном реестре фильмов в Библиотеке Конгресса США).

Не облекая реальность в розовое, сторонясь лжесентиментальности, излишнего пафоса, засушливой патетики нравоучений, Форд создает не просто кино – человеческий документ, в котором буквально осязаемы «святое беспокойство» за мир и человека, ответственность, совесть. И дело тут, конечно, не только в крепком чувстве родины (Уэльс или Америка – не суть важно) или столь же прочном чувстве семьи. Сверхпосыл фильма (с учетом 1941 г.) можно прочесть так: «Жизнь достойна того, чтобы в нее верить. Не бесконечно торжество зла… Верьте в торжество человечности. Оно будет!».
Но эта жизнеутверждающая мантра о вере в жизнь и человека вливается в душу отчаянной грустью. Фильм заканчивается гибелью мистера Гвилима Моргана, а закадровый голос – это голос Хью, НАВСЕГДА прощающегося с зеленой долиной, устремленного в дали и до слез влюбленного в ближайшее. Голос человека, чье вечное – в прошлом.
Ну, как тут поверить, что «вокруг прошлого нет ни оградки, ни забора»? Что «если хочешь, можно вернуться и взять все, что понравится»?

В хорошем смысле простая, но сильная драма. В отличие от предыдущего заметного фильма Форда, снятого по роману (Гроздья гнева), цельная картина, не оставляющая за собой недосказанности.

Много изображения религии, есть эпизоды с зачитыванием Библии и проповеднические монологи, и это не раздражает, потому что к месту, в ровно необходимом объеме, сформулировано емко и со смыслом.

Актеры играют добротно, но никто не выделяется. Хорошая музыка.

Моя оценка - 4 из 5. Особо рекомендуется под ностальгическое настроение.