Спектакль

The Playboy (Удалой молодец — гордость Запада)

Однажды ночью в ирландский кабачок заходит молодой человек и с порога сообщает местным обитателям, что убил своего папашу-деспота — проломил ему заступом череп. Вместо того чтобы ужаснуться и отправить молодчика в полицию, его объявляют смельчаком и героем.

Джон Миллингтон Синг утверждал, что писал в первую очередь пьесу о жизни крестьян — этакую «Власть тьмы», но на веселый ирландский лад. Соотечественники драматурга, разумеется, обиделись, увидев в гротескных пьяницах, деревенских сумасшедших и похотливых бабах карикатуру на себя. В 60-е в советском театре «Удалого молодца» ставили как пьесу о последствиях тирании отцов; современным режиссерам текст Синга дает повод для не менее значительных диагнозов. К примеру, Нина Чусова в своем спектакле «Герой» задала вопрос: кто и каким способом сегодня становится кумиром? И ответила на него так: очаровательная мордашка, инфантильная беззащитность — и женщины, что заправляют в мире (Чусова верила, что дело обстоит именно так), все остальное возьмут на себя. Режиссер Владимир Золотарь, поставивший теперь пьесу в Театре комедии, увидел в Синге социального сказочника, ирландского Евгения Шварца. На сцене — таверна изнутри: с множеством дверей, кухонной утварью, небольшим топчаном (сценография Олега Головко). Тут заправляет местная принцесса Пегин Майк (Елизавета Александрова) — дочь хозяина заведения: как и положено настоящей принцессе, она рассудительна и властна. И едва появляется в деревушке убийца Кристи Мехоун — худенький светловолосый мальчик, похожий на Леля, — она объявляет его своим работником. Остальным деревенским невестам, включая рыжеволосую пышку вдову Куин (Татьяна Полонская), остается только увиваться вокруг. Старшее поколение — разбитной папаша Пегин (Валерий Никитенко) и его пьянчуги друзья — ничего не меняет в ходе действия и используется режиссером только для реприз. Владимира Золотаря явно волнует молодежная тусовка — то, как здесь строятся отношения и куда они ведут.

Юного убийцу Золотарь превратил в поэта-самородка, который мог поднять руку на отца, разве что дойдя до полного отчаяния, не имея больше сил выносить его грубостей. Ему никогда не пришло бы в голову пользоваться этим подвигом для собственной славы, если бы ровесники не заставляли его так настойчиво повторять историю отцеубийства. Самому Кристи гораздо больше радости доставляют объяснения в любви к Пегин — целомудренные и красивые, как стихи в прозе. Ради них режиссер выстраивает такие мизансцены, чтобы все заметили: в сущности отцеубийца — натуральный принц; возвысить его над землей и бытом в этом пространстве легко — в трактире есть и лестница, чтобы взбираться все выше, и стол, куда можно при необходимости вспорхнуть. Беда только, что Пегин (да и все остальные) согласны видеть и любить в своем кумире только дерзкого головореза, бесстрашного и безжалостного. Когда же выясняется, что никакого убийства не получилось, и уморительный папаша с проломленным черепом (Борис Улитин, в другом составе Сергей Кузнецов) является в деревню, Кристи остается только одно — стать убийцей по-настоящему. И само преступление оказывается далеко не таким прекрасным, как легенда о нем. Эта мысль режиссеру важна, но не настолько, чтобы именно на ней ставить точку. Его финал — это Пегин, застывшая в дверном проеме в луче света, отчаянно и безнадежно оплакивающая утраченную искренность и любовь поэта. Публике же, понимающей, что Кристи отправился на большую дорогу за новыми преступлениями, приходится ужаснуться тому, как мало шансов на выживание у сегодняшних молодых романтиков.