Спектакль

Ангелова кукла

Когда-то в пятидесятые годы XX века Эдуард Кочергин, народный художник России, сценограф и соавтор самых знаменитых спектаклей Товстоногова и Додина, был воспитанником детприемника НКВД и василеостровским гопником. Об этом времени и о себе самом его книга рассказов — «Ангелова кукла». Ленинград послевоенных лет в ней — исчезнувшая цивилизация, со своей топографией распивочных и притонов, языком (блатной феней) и населением — маргиналами шекспировского масштаба. Цивилизация погибла. А ее лихой народ с началом известной компании по облагораживанию Северной столицы был отправлен известно куда. Начинающий режиссер Дмитрий Егоров уже ставил «Ангелову куклу» в тбилисском Русском драматическом театре. Там всех кочергинских «обрубков» — невероятных калек, нищих, малолетних проституток — представляла единственная актриса Ирина Мегвинетухуцеси. В Петербурге это с успехом могла бы сделать Алиса Фрейндлих: она и сейчас в «Двенадцатой ночи» играет старого шута, а в «Оскаре и Розовой Даме» — восьмилетнего мальчика. Но в БДТ пять рассказов из «Ангеловой куклы» предпочли разложить на голоса шести актеров разных поколений. Первый — о похоронах Капитана (Андрей Зибров), сопровожденного в последний путь всеми калеками Васильевского острова, да так, что пьяная корюшка неделю едва шевелила плавниками. Второй — о том, как осуществилась мечта артели петроградских проституток по воспитанию из осиротевшей дочки их товарки по ремеслу солистки балета (сводный хор актрис). Третий — о похоронной артели нищенок (Ируте Венгалите). Четвертый — о малолетней проститутке Паше, помешавшейся петроградской Офелии. Пятый — о безногом фотографе Светописце, уничтоженном властью (Валерий Дегтярь). Две голосистые пацанки с аккордеоном и губной гармошкой — Марианна Мокшина и Нина Александрова — прослаивают истории ленинградских страстотерпцев надсадными образами старинного городского фольклора.
Костюмы и декорации сочинил сам Кочергин: на грубом деревянном помосте на фоне едва теплящегося иконостаса актеры меняют отутюженные шинели на цветастые платьица, монашеские платки — на береты. Инвалидские костыли то вырастают лесом могильных крестов, то становятся штативом фотографа. Грубые деревянные чемоданы складываются в солдатское надгробие. Гармонь в руках одной из актрис то стонет жалобно, то дышит хриплым туберкулезным дыханием. Надо сказать, Егоров угадал и отчасти воплотил самую суть «записок рисовального человека». Точнее всего она выражена Кочергиным в образе проститутки Дашки Ботанической, которую переехало надвое трамваем, а она лежала на рельсах, закинув руки, и улыбалась столпившимся зевакам. Словом, Кочергин написал не о кошмаре жизни, а о стойкости человеческого духа в условиях, с жизнью несовместимых. Вот поэтому даже самую жестокую историю — «Ангелова кукла» — актеры разыгрывают, не давя на жалость и не теребя нервы зрителей, а едва ли не с пионерским задором. Но все-таки самое мощное впечатление производит не она, а «Мытарка Коломенская», настоящее житие, выпеваемое Ируте Венгалите то скорбно, то с лукавством, но всегда с такой сдержанной силой, что в финале невозможно не поверить в вознесение героини.