Фильм Окно напротив

«Видел бы ты свое лицо: ты вертишь мордой, как будто меня стыдишься!» — «Но ты действительно была неправа, даже кассирша это признала». — «И все-таки ей не стоило тыкать мне в лицо своим карандашом». — «А тебе — говорить, куда она должна его засунуть». Жена и муж (30 лет, двое детей, скверная работа, маленькая зарплата) собачились по дороге с рынка, когда их остановил старик в дорогом костюме (от Armani, судя по финальным титрам) и с толстой пачкой денег в руке. Он не помнил, ни кто он, ни где он, ни откуда, и просил найти его дом. Муж решает помочь старику. Так в галдящей римской квартире появляется странный жилец, который наводнит жизнь заруганной семейным кризисом Джованны вначале тайнами и загадками, а затем озарениями.

Фильм, взявший пять итальянских «Оскаров» — «Давидов» Донателло — посвящается Массимо Джиротти, звезде водного поло муссолиниевской Италии. 24 лет от роду Джиротти сыграл главную роль в висконтиевской «Одержимости», стал актером- символом неореализма и послужил первым образцом «чувствительной мужественности» — с него Голливуд копировал Берта Ланкастера. Джиротти не дожил 5 месяцев до своего 85-летия и 54 дней до премьеры «Окна напротив», своего последнего фильма.

На прощанье Джиротти сыграл самую модную киноболезнь сезона — амнезию. Хочется плакать, когда на окаменелых губах Джиротти, словно бабочка, начинает трепетать улыбка, оставленная молодым прохожим: его черты пробуждают в старике смутное воспоминание. Старик видит перед собой силуэт себя же в молодости и следует знакомыми римскими тропками 1943 года к двери, которая закрыта стальным занавесом. Он не может ни объяснить, что это за дверь, ни узнать в изборожденных морщинами руках свои руки; ему ведом лишь маршрут его первой любви.

В целом фильм Оцпетека напоминает качеством крепкое итальянское кино 1970-х, не феллиниевско-антониониевские фантазии, а фильмы блистательных середняков вроде Коменчини и Моничелли, сюжеты которых интересно распутывать, а героям легко сочувствовать. Хотя в последние полчаса фильм вместо переживаний вдруг начинает предлагать клише и рецепты, «Окно» впечатляет как образец урбанистического романтизма: жаркий черный воздух укладывающейся спать столицы, удаляющийся рокот мотоциклов, орущая из чьего-то магнитофона, как муэдзин с минарета, песню отчаяния Сезен Аксу. И как оазис надежды среди непроглядной южной тьмы — освещенное электричеством распахнутое окно. В окне склонились друг к другу два силуэта — мужчины и женщины.