Фильм

Кафе де Флор

Злые дети. Мощеные улицы. Умение защитить себя. Готические своды Notre Dame. Татуировки на теле. Мысли о разводе. Улыбка на лице. Поцелуй в щеку. Кунилингус в душе. Громкие слова. Удивленные глаза. Замерзшие руки. Проглатывание таблеток. Температура воды. Набережная Сены. Пузыри в бассейне. Умение принимать. Синдром дауна. Любовь к своему сыну. Книги на полу. Косячок перед сном. Выход из метро. Струи дождя на лобовом стекле. Отбитая плитка на кухне.

И понимание того, что где-то кто-то создан только для тебя. И на всю жизнь. Получится ли встретить эту родственную душу?

Фильм, финальные титры которого смотришь бессильно сидя в кресле. Фильм, который я буду пересматривать позже еще раз.

Мое сочувствие господам эстетам, удостоивших этот "шедевр" высших похвал. Типично французское "кино" (недаром Брессон был не типичным французом), автор которого находится в постоянном поиске того, не знаю чего и так ничего и не находит, потому что главное - это поиск и самовыражение. Но настоящий художник, как говорил Пикассо, и любил повторить Тарковский, не ищет, а находит. Удивительно бестолковый и претенциозный фильм, которому не помогут даже обаяние даунов и музыка Sigur Rós и Pink Floyd. Хотя работа оператора, художника, звукорежиссера и монтажера вполне профессиональна (особенно монтажера, очень выразительный коммерческий монтаж, но ничего общего не имеющий с искусством), но нет главного - режиссера и его замысла, внятного ему самому. Не тратьте время попусту.

Потрясающая драма о любви,сочетающая отличный сценарий и замечательный саундтрек Sigur Ros и Matthew Herbert.Мелодию Кафе Де Флор,вошедшую в сборник "Hotel Costes"и давшую название фильму, хочется слушать снова и снова.
В 1969 у парикмахарши родился сын,страдающий болезнью дауна,и она посвящает всю себя его воспитанию .Но когда 7-летний сын влюбился в девочку-дауна и хочет быть с ней мать сходит с ума и в автокатастрофе убивает всех.Параллельный сюжет фильма-об успешном диск-жокее Антуане из Канады,бросающем ради любви к красавице Розе свою жену,которая никак не может примириться с этим.И только к концу фильма разрешается загадка,держащая зрителя в напряжении весь фильм-что общего в этих двух как бы не взаимосвязанных сюжетах?

Надо просто пойти и посмотреть. Ничего не ожидая, ни на что не надеясь. Не читая рецензии. И выйти абсолютно наполненными... есть о чем думать, есть что прочувствовать и пережить снова... Подбор актеров. Даже самые незначительные роли сыграны превосходно. Съемки, музыка, солнце и дождь, небо и ручей на асфальте... Сцены, сцены... все снова и снова хочется бережно перебирать в памяти. Редкий фильм, который хочется оставить в памяти и пересмотреть снова через пару лет.
Сколько времени прошло, а перед глазами первая встреча детей... И чувства Антуана: музыка и солнечный свет... чистая любовь. Когда весь мир неважен. И ты чувствуешь, что живешь. И жизнь обретает смысл.
Удивительно, как один фильм может одновременно оставлять столько эмоций. Как и в жизни... у кого то любовь, у кого-то вся жизнь под откос... Сильно.

Не хочется думать, что все композиционные лоскуты этого фильма – израненные, кровоточащие кусочки - склеены лишь концепцией: умей любить, прощать и отпускать, прощая и любя. Старо как мир и даже старше! А хочется думать, что склеены они светом и проливнем небес, тоской и снами, исповедями и тайнами, музыкой и еще чем-то более невесомым, бесплотным, родством душ, например. Склеены-сшиты, как терапевтической нитью, чтоб срослись прошлое и будущее, реальность и вымысел, чтобы стала одним целым жизнь, разбитая на зеркальные кусочки, метеорные осколки, растерянные отзвуки. И чтоб кто-то, излечившись, родился заново. И стал светом...

Сквозная проницаемость и зеркальная взимоотраженность 2-х далеких историй друг в друге – поначалу большой вопрос. Только двойная запевка рассказчика настраивает слушать и смотреть, умножая восприятие на два, и за одним лицом видеть другое, за одной жизнью, болью, смертью – еще одну.
«Это история о человеке, у которого было все для счастья».
«И о мальчике, у которого не было ни одного повода для счастья».
Между этими фразами – не тире и не точка, и не плюс даже, а знак равенства. Ведь по ком бы колокол ни звонил, он всегда звонит по тебе. Закон.

Все мы и учителя друг другу, и зеркала. И в звонах наших – звуки чужих/других вперемешку. И в стекле наших жизней могут отражаться уже прошедшие. В этом смысле тему реинкарнации, немного раздражающую, скажем честно, своей попсово-упрощенной поверхностностью и наивно-банальной прямотой, можно трактовать как аллегорию неимоверно тесной связи, прочной, словно притяженье земли, всех-всех-всех, кто жил, живет и будет, друг с другом.
Мне кажется, нет ничего более нравственного, чем, как некогда святой безумец Николай Федоров, переживать свою связь с умершими, причем не только с кровными родственниками, а – до дрожи – со всеми, кто когда-либо был. Будто мы их продолжение на земле, и в чем-то – подобье, и в чем-то их оправдание, и в чем-то – воскрешение, и в чем-то – шанс избавления от, кажется, уже неисправимых грехов и ошибок… Что мы в ответе за них.

Законной жене Антуана судьба и снами, и виденьями, и пророчицей-медиумом намекает: ты на пороге страшного заблуждения, такого, которое миллионы совершали до тебя и гибли, и сейчас в твоих руках умножить его, прибавив к нему еще одну ошибку, или же прощением погасить и прошлые, и собственные грехи.
Мы не только в ответе за тех, кого приручили. Мы вообще ЗА ВСЁ в ответе.
И чьи-то несправедливые боль и смерть должны лечь тяжким бременем на тех, кто, казалось бы, вовсе к ним непричастен. Не потому что реинкарнация и карма так говорят, а потому что так говорит совесть, потому что все должно быть по-человечески, а по-человечески если, то искать надо не счастья, а правды, а правда – в круговой поруке любви, добра, прощения… и того, о чем так мечтал великий Федоров, родства/братства душ всех людей вообще – и умерших, и живущих, и будущих. И счастливее тот, кто обрел это родство, а не свою половинку…

Я когда-то размышляла над тем, почему никогда не смогу принять буддизм душой, хоть восхищает в нем многое. Буддизм с его реинкарнациями не дает ощущения единственности, неповторимости бытия, а значит, несколько ослабляет ответственность за него – чувства греха, покаяния.
В чем заслуга того, кто прощает, потому что так велит ужас прошлой жизни? Свободен ли этот выбор? Вот бы из собственных тайников достала брошенная жена это сказочное, почти феерическое финальное прощение, превратившее острый любовный треугольник в круг приятия и любви, именно любви, без примеси самости, гордыни, мести, одиночества и депрессии…

Мне ближе история Жаклин и Лорана. В ней человеческое, только человеческое, без включения лакомых буддийских чудес и мистерий. Любовь матери – это песнь искалеченной нежности. Безраздельное чувство, которое определяет все в жизни, – «одной лишь силы власть, одна, но пламенная страсть». И страсть эта как бой и проигрыш одновременно. Ведь любит Жаклин идеального и идеализированного ребенка, того, кто пришел в мир опровергнуть статистику, словно иначе и жить не стоит. Все дети с синдромом Дауна учатся в спецшколах, а ее – в обычной, все умирают до 25, а ее будет жить до 100, победив недуг, предубеждения и насмешки, как маленький супермен-волчонок (волк – сила, победа, злость, смелость), как спустившийся с неба ангелок.
Бедная! Она несет знамя своей любви, как хемингуэевский старик свой парус. Помните? «Он нес свой свернутый парус, как знамя вечного поражения». Поражение похоже на знамя только у гордеца. И Жаклин, маленькая не сдающаяся гордячка, не в силах вынести проигрыш жизни, боли и любви, отнимает сразу три жизни и разнимает три любви. Ее жизнь (и история) заканчивается саднящей обидой и горьким вопросом-упреком, брошенным небесам.
А вот жизнь несчастной жены счастливого мужа начинается заново помилованием и блаженным ответом… А вся их история – не что иное, как школа прощения, учебник (а то и просто рецепт) любви.
И тут поневоле задаешься вопросом, что же хуже в искусстве – ирония или сентиментальность. Первой в фильме нет вообще (что странно для арт-хауса), а вторая чуть-чуть слишком переслащивает и так счастливый финал. Благо в фильме финалов несколько. Хотя, впрочем, взорвавшаяся точка самолетика в последнем кадре тоже ведь не иначе как поэтический привет от нирваны, т.е. тоже счастья, но уже предельного. Так примирились линии восхождения и падения, прочерченные двумя историями – Антуана и Лорана. Так восторжествовал свет. И не надо любопытствовать и спрашивать режиссера, кто же кто же сидел в самолетике. Если каждый колокол звонит по тебе, то и самолет взрывается – тоже.

P.S. Уже намекала на это в основном тексте, но здесь проговорю еще раз. Мне показалось, что дети с синдромом Дауна, как и реинкарнационно-философское пиршество остались в этом фильме лишь художественными эффектами. И за рамки эффектности не вышли. Впрочем, многие фильмы, где режиссер ставит непереносимо сложную задачу – запечатлеть невещественные процессы, имеющие больше отношения к религии, чуду, тайне, чем к искусству, грешат этим. Труднее всего, не упав в банальщину или упрощенье, создать на экране атмосферу доброты и высокой тревоги тайны. Я верю, что гениальные художники могут сделать так, что исчезнет материя и зримо заговорит дух, станет видна душа, и чье-то сердце, а не образ, не вымысел, забьется внутри твоего. Однако тарковских, т.е. тех, кто видит ангелов и на самом деле умеет говорить с ними, всегда нестерпимо мало. И Жан-Марк Валли – точно не один из них. Он просто хороший режиссер, как Паради – хорошая актриса, правда, в отличие от него, естественная, без нажима и без категоричности школьного учителя.