Петербург, 1914 год. В салоне сербской фифы Аницы (Хаматова), прокуренном горбоносыми Ахматкиными и вальяжными Мандельштампами, читают газеты об убийстве Франца Фердинанда и оценивают взглядами двух новеньких - юных б ратьев. Вирши братьям невдомек, у них на уме один футбол: собирают деньги на собственное поле, чтобы построить стадион. Манерный, но неожиданно сильный второй фильм Германа-сына.
Драма |
Алексей Герман-мл. |
27 октября 2005 |
27 октября 2005 |
1 час 56 минут |
Петербург, 1914 год. В салоне сербской фифы Аницы (Хаматова), прокуренном горбоносыми Ахматкиными и вальяжными Мандельштампами, читают газеты об убийстве эрцгерцога Франца Фердинанда и оценивают взглядами двух новеньких. Братья — взрослые достаточно, чтобы запираться в туалете с учебником по женской анатомии, но малы еще, чтобы осмелиться до барышень. Блондин (Пронин), когда в профиль и улыбается, — почти Есенин; брюнет (Козловский) — тень его, существующая будто лишь для того, чтоб подхватить Есенина, когда тот станет падать. Мать умерла, отец продулся, поставив все деньги на русскую сборную по футболу во время позапрошлогодних игр в Стокгольме, и обезумел. Вирши братьям невдомек; у них на уме один футбол: собирают деньги на собственное поле, чтобы построить стадион.
Если сравнить спортивные фильмы с мюзиклами, где эпизоды соревнований выполняют функцию музыкальных номеров, то «Garpastum» окажется в одной нише с мюзиклом нового поколения вроде «Танцующей в темноте» и «8 женщин». В них песня — не часть драматургии, движущая сюжет наравне с диалогом, как было во времена «Моей прекрасной леди», а распахивающееся внутри фильма окно в константу мечты, существующей у главных героев помимо громоздящихся вокруг трагических событий. Мячик в фильме, инициатором, соавтором сценария и продюсером которого выступил человек-оркестр Александр Вайнштейн (лауреат премии Совета министров в области науки и техники 1982 года, продюсер мюзикла «Notre Dame de Paris», бывший издатель «Московских новостей», ведущий спортивных телепередач и первый исполнительный директор Кубка Кремля), так вот, мячик его крутится-вертится, что шар голубой, сквозь войну, смерти и революцию точкой притяжения героев к жизни и друг к другу. Пока одни играются шариком планеты, другие играются мячом, и вот в чем фокус: игроки в планетарный мяч становятся теми, про кого «уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали», а игроки в футбольный стоят, не падают. Фильм, который мог бы стать очередным историческим плачем про то, как разворотило землю, оказывается широкоэкранными вратами надежды для тех, у кого на земле есть якорь любимого дела и семьи: это сильнее исторических катаклизмов. Что до семьи, то братская спайка сыграна дебютантами Прониным и Козловским с той мерой харизматичной интимности, какой мы не видали со времен Берналя и Луны в «И твою маму тоже». Чувством семьи пронизана и постановка Германа-младшего, у которого дети бегают кругами и прибатуривают («Английские футболисты похожи на трубочистов»), безразличные голоса за кадром резонируют («А девушка может сосать свою грудь? А девушка может сосать грудь своей подруги?») и кто-то все время вылезает чертом из подпола кадра и подмигивает в камеру, — все как в фильмах отца. Я вижу в этом только хороший знак — мне искренне жаль тех людей, что не набрались слов и выражений у своих родителей, бабушек и дедушек. К тому же в случае Германов это о-го-го какой отличный кинословарный запас. Слабость Германа-младшего в том, что «Английские футболисты похожи на трубочистов», — это совсем не «Один американец засунул в жопу палец» Германа-старшего. Однако ему еще нет тридцати, а сквозь акварельную бледность копии пробиваются собственные слова и музыка. В них, как и положено отроку интеллигентного рода, сквозит салон — но это именно то, что требовалось данной картине.