Фильм «Связь»

Два милых, вроде бы взрослых человека, сотрудница рекламного отдела в питерском «глянце» (невероятно трогательная Михалкова) и московский рекламодатель средней руки (Пореченков в очках), мотаются под выдуманными предлогами между столицами, снимают номера в пансионатах и гостиницах, а по возвращении домой что-то грустно врут своим законным половинам: он — слегка стервозной жене, она — очень хорошему мужу. Не решаясь что-то предпринять, оба надеются, что все произойдет само собой, игнорируя тот известный факт, что сам собой происходить умеет только конец.

Сценарий режиссерского дебюта Авдотьи Смирновой, сценаристки, телеведущей и в не таком давнем прошлом литобозревателя журнала «Афиша», последний год ходил по двум столицам в списках, вызывая оживленные разговоры в диапазоне между «это п…ц» и «это, знаете, прорыв». Особенно обсуждался момент, когда героиня исполняет песню со словами «огромная писька — одна на двоих»; все сходились на том, что это будет — в том или ином смысле — бомба. В коробке с бомбой по итогам оказалось, однако, даже не «Птичье молоко», а что-то совсем диетическое и безвредное. Дело не в том, что песня про письку из окончательной редакции пропала. Просто Смирнова-режиссер как-то сильно мягче, боязливей и добрей Смирновой-сценаристки — кто бы мог подумать, что стоит ей встать за камеру, как у нее обнаружится слабость к таким вот нежно-рябиновым тонам и трогательным крупным планам, к такому дневном свету, который полфильма бьет в камеру, отчего кажется, будто кино снимали сквозь слезы. Не то чтобы кто-то возражал против нежностей — но в шестидесятническом солнечном мареве, во всех этих наплывах объективом на беззащитные запястья артистки Михалковой ласково тонет практически все, ради чего за «Связь» вообще стоило браться. География московско-петербургской лав-стори (жанр отношений, про который не написано монографий лишь в силу необъятности темы — все боятся подступиться) тут безбожно смазана: один город не отличить от другого и Пореченков в общем тот еще москвич. И безъязыкость героев, в важных разговорах сбивающихся то на лексикон к/ф «Служебный роман» («Начальство меня ценит»), то на какую-то феню («Жизнь мою хаваешь и не давишься»), явно придуманная тут нарочно, как признак современной русской лексической недостаточности, в итоге работает лишь на общее недоумение. Не то чтобы кто-то ждал от «Связи» шабролевской безжалостности, но и такое макраме — полная, если честно, неожиданность.