Фильм

Малышка Лили

Людивин Санье появилась на большом экране в первые дни третьего тысячелетия. Премьера озоновских «Капель дождя на раскаленных скалах», где 20-летняя блондинка сыграла первую большую роль, состоялась 13 февраля 2000 года. Так она стала первой французской кинозвездой XXI века — за полтора года до Одри Тоту. Потом Санье пела и плясала в компании «8 женщин» — по соседству с Денев, Ардан и Юппер. Потом предстала голой в «Бассейне» — и обнаружила совершенно выдающиеся формы. А теперь взялась за Чехова и сыграла Нину Заречную в фильме Клода Миллера «Малышка Лили». Следующий шаг — покорение Америки — случится вот-вот: Санье позвали играть фею в голливудском «Питере Пэне».

Мы сидим в кафе “Au chat noir“ и я разглядываю трусы Людивин. Трусы белые, плотные, с зеленым крокодильчиком. Сразу над логотипом Lacoste на животе — трогательная родинка. Внезапно Санье отдергивает пальцы от резинки трусов, которую она вытащила из-за пояса джинсов: зажатая между средним и указательным сигарета чуть было не превратила родинку в ожог.

Ее ресницы тронуты бледно-голубой тушью — как у старшеклассницы, которая еще стесняется да и не умеет краситься, но не рискует отстать от подруг. Но трусы она показывала не из ребячества, а в знак солидарности с иммигрантами.

— Вам доводилось хоть раз видеть цветных на рекламе Lacoste? Смешно! Если эта марка еще жива, так только благодаря подросткам из пригородных гетто: у них носить Lacoste считается шиком. Но владельцы фирмы совсем не желают видеть цветных среди покупателей, коль скоро с их рекламы лыбятся белые.

Она рада показать, что имеет свое мнение на любую тему — от психологии до политики. Однако стоит углубиться в обсуждаемый вопрос, и смущается, сама начинает любопытствовать и задавать вопросы. Ей едва исполнилось 24.

— Теперь принято говорить, что я начала существовать, когда встретила Озона.

— А что вы делали, пока его не встретили?

— Полагаю, я росла.

Она родилась 3 июля 1979 года под Парижем.

— В моем классе учились немцы, русские, португальцы, испанцы. Я росла в плавильном котле культур и потому так рада, что Париж сохранил эту свою любовь к экзотике.

— Вы знаете, многие обвиняли «Амели» в фашизме за то, что фильм показывает идиллический Монмартр без цветных.

— Да что вы говорите?! Чушь какая, там цветных и в помине нет. Может, они имели в виду: показывает идиллический Монмартр без туристов?

В кино Санье впервые сыграла десятилетней девочкой. Эпизод был бессловесный, но не проходной — разве есть незначительные детали в фильмах Алена Рене (это была картина 1989 года «Я хочу домой»)? Ребенком она мелькнула на экране еще с полдюжины раз, в том числе в «Сирано де Бержераке», но этот факт своей биографии опускает. Санье предпочитает излагать события, приведшие ее к главным ролям у Озона, несколько иначе.

— Уже в детстве мною овладело мистическое чувство самопожертвования. В 16 я твердо решила стать монахиней, чтобы денно и нощно молиться.

— Тем, что вы так не поступили, мы обязаны Озону?

— Нет, папе римскому. Я увидела его живьем, и мои фантазии как ветром сдуло. Нельзя допускать, чтоб мечта сбывалась, иначе ей конец. Я решила, что свою мистическую тягу мне лучше реализовать в кино. В кино я могу отдавать себя целиком — я сама так верю в своего персонажа, что становлюсь им. Вот на съемках «Чайки» — Нина ведь предает Треплева, согласившись с успешными театралами, что он пустозвон. Так, представьте себе, я точно так же в это самое время чуть не потеряла любимого, молодого писателя, который был не понят и страдал от этого.

— И что с ним сейчас?

— С ним все в порядке. Я ведь доиграла роль и поняла, как избежать ошибок моей героини в собственной жизни.

По версии Санье, после разочарования в монашестве она подвизалась в дубляже — и успешно: во французской версии «Леона» Натали Портман говорит голосом Санье. Ее приняли в профсоюз; она получала зарплату, даже когда не была занята в съемках. Санье воспользовалась этим, чтобы бесплатно играть в экспериментальных короткометражках.

— Так я знакомилась с начинающими режиссерами и людьми кино. Один фильм, который мы сняли в Гваделупе, пользовался бешеным успехом в Париже. Он получил несколько премий, и его посмотрел Озон. Он предложил мне роль в «Каплях дождя». Весь материал со мной был отснят за 10 дней.

После успеха «Капель» Санье и Озон поехали в промопоездку, и актриса поразила Озона тем, как много и с какой убежденностью говорила о его работе.

— Когда начались пробы для «8 женщин», я так верила в нашу дружбу, что ни капельки не сомневалась: роль моя, он вызвал меня на пробы для проформы. Я покривлялась перед объективом, как на вечеринке. Роль отдали другой.

За две недели до съемок другая оказалась беременна.

— Действие фильма происходит на протяжении суток. Резона, чтобы юная героиня набирала вес, быть не могло. Озон вызвал скорую помощь в моем лице. Урок с пробами кой-чему меня научил — я работала как паинька.

В компании с семью гранд-дамами французского кино Санье получила приз Берлинского фестиваля — «за творческий вклад». Она вдруг оказалась вписана в золотую плеяду французского кино: ведь Озон снял не просто детектив, а эссе о преемственности поколений французских актрис.

В следующем фильме Озона, «Бассейне», Санье уже играла на равных с Шарлоттой Рэмплинг.

— После фильма я получила кассету от одного парня. В письме он предложил мне записать пластинку, он написал чуть ли не 50 песен для меня. Одна называлась «Плавательный бассейн и жевательная резинка». Слова примерно такие: «Посмотри, я в бассейне, я совершенно голая, я жую резинку. Пошли со мной, я вижу, ты в грязь лицом не ударишь — вставишь так вставишь». Я бы с удовольствием записала пластинку с кем-нибудь близким по духу, — но я уж буду выступать от первого лица. И уж точно это не лицо шлюхи.

— Ну почему обязательно от первого? Вот Азнавур в каждой песне менял маски…

— Да, сегодня он трансвестит, завтра бедный художник… Но Азнавур никогда не пел, чтобы под него дрочили. И я тоже такой цели не ставлю.

— Но Джейн Биркин прославилась, исполняя непристойности…

— Да, но то были непристойности Генсбура, а он был гений. Фильмы Франсуа тоже изобилуют непристойностями — но это он просто так взбадривает себя, смысл его фильма вовсе не в моей голой попе. Я на пляже лифчика не сниму — такая застенчивая. В кино другое дело: за персонажем я — как за ширмой. Хотя раздеваться в «Бассейне» и в «Малышке Лили» — две большие разницы.

Обратившись к чеховской «Чайке», виртуоз психологического этюда Клод Миллер («Лучший способ маршировки», «Преступление для Бетти Фишер») не только перенес действие в среду современных французских кинопромышленников, но и дописал к ней счастливый финал. Самоубийство Треплева (Стевенен) оказывается неудачным; пролечившись в психиатрической лечебнице, он пишет сценарий о событиях в загородном доме и запускается с полным метром. Аркадина и Тригорин играют сами себя. Заречная, к тому времени уже успешная звезда, прослышав, что не приглашена в проект, начинает вести себя, как Диана в «Собаке на сене», пока наконец ее муки не становятся искренними. Сцена, где пьяная и очевидно обкуренная Санье умоляет Треплева взять ее в фильм, катаясь по гламурной кровати, — самая сложная и эмоциональная в фильмографии актрисы. Боязнь пересудов коллег, ревность к счастью брошенного некогда возлюбленного, осознание тщеты своей теперешней жизни, внезапное желание стать по-настоящему великой актрисой, но превыше всего — прожить снова, пусть под софитами, те несколько августовских дней на даче, на кромке ее будущей славы — все это Санье играет на одном плане.

— Мне было сказано ничего не играть, а быть самой собой. Мне запретили выстраивать драматургию образа. Все, что мне разрешили, — чутко наблюдать себя как актрису, осваивающую успех, и присутствовать на площадке как свидетельство о себе самой в данный момент времени. Так что когда в «Малышке Лили» я голая — я голая по-настоящему.

Санье, большая поклонница фильма «Всё о Еве», сама мечтает стать похожей на Аркадину: «Мне сказали, что каждая Заречная вырастает в Аркадину, это верно?» — но не думает, что найдет в себе силы приносить в жертву личную жизнь и тем более будущих детей.

— В нашем фильме в роли Маши снималась Жюли Депардье, дочь Жерара. Я очень близка с этой семьей. Я думаю, в том, что у Гийома больше нет ноги, есть вина его отца. Конечно, он ее не отрезал. Но своим равнодушием он поселил в детях ужасную боль. Все его сто пятьдесят великих фильмов не стоят одной молекулы этой боли.

Санье поджигает десятую сигарету и принимается болтать о том о сем. Расспрашивает меня о природе комического у Чехова: «Ах, он был морфинист? Тогда понятно, поэтому люди кажутся ему такими докучными»; скептически отзывается об американских кинопрофессионалах: «Чем больше денег, тем больше портятся люди»; ужасается лондонским ценам: «Там уже вообще ничего нельзя себе позволить!» и — нет, она не пойдет на третью «Матрицу». «Я и первую не осилила. Смотреть, как все бегают с пушками и клянутся спасти мир? Поверьте, «Матрицы» не стоит смотреть — в них стоит только сниматься».