Время (снова) разрушает все: сразу две рецензии на «Необратимости» Гаспара Ноэ

Поэма насилия — трагедия предопределенности: рецензия на «Необратимость. Полная инверсия»

Дарья Тарасова

Под звуки бетховенской симфонии Алекс (Моника Беллуччи) нежится на искристом зеленом газоне и читает книгу Джона Данна «Эксперимент со временем». Она потом расскажет о ней своему мужу Маркусу (Венсан Кассель) и своему бывшему Пьеру (Альбер Дюпонтель) — пока они будут вместе ехать на вечеринку. Там Алекс поссорится с Маркусом, надышавшимся кокаином, и решит уехать домой раньше и самостоятельно, но до дома так и не доберется. В красном цвете подземного перехода ее изнасилует и изобьет проходящий мимо садист Солитер, разделив ее жизнь на до и после и спровоцировав Маркуса на череду необдуманных поступков, которые приведут к бессмысленной и жестокой смерти.

Утром того злополучного дня Алекс рассказывает Маркусу о необычном сне, который она увидела: в нем она путешествует по странному красному туннелю, под конец раскалывающемуся надвое. В ее книге речь идет, к слову, о прекогнитивных снах — проще говоря, о вещих. От по-театральному злого рока, которым Ноэ наполняет реплики Алекс («В сексе нужно быть эгоистом» — как Солитер?), в линейном ходе повествования не осталось и следа. «Время обнажает все» — наделяет новым слоганом свой перемонтаж Ноэ. Обнажает простоту трагической истории изнасилованной Алекс, развеивает пафос жанровости триллера о разоблачении преступления, за которое насильник так и не поплатился, определяет главное действующее лицо и настоящую жертву животного импульса Солитера, с которой в оригинальной вывернутой последовательности фильма фокус был смещен, — женщину, нечастый самостоятельный субъект в фильмографии режиссера.

компания A-One Films

Структура «Необратимости» сродни песочным часам: два стеклянных сосуда — два полюса в истории, временных и гендерных — соединены перемычкой-событием, символически подобным реальной физической форме этих часов, их горловине. Туннель, кишка, — название гей-клуба «Ректум», в котором все и закончится, и анальное изнасилование — подземный переход, червоточина между до и после расправы Солитера, зафиксированная поминутно статичной камерой (кажется, единственными неподвижными ее планами за весь хронометраж картины). Время неминуемо течет сквозь эту червоточину от семейной идиллии и радостной новости о беременности Алекс в подземелье агрессивных извращенцев, мастурбирующих в том же красном свете, готовых броситься на любого обидчика и воспеть любое насилие. Поворот этих песочных часов, изменение направления в ходе времени — вовсе и не «полная инверсия», как назвал свой новый, хорошо забытый старый фильм Ноэ, а скорее замыкание в кольцо, в уроборос насильственного акта, на котором гиперфиксируется камера, и так нарочито замедляющая время на каменном полу красного подземелья. Из пункта А в пункт С только через чудовищно долгую остановку в пункте В, а затем обратно — и так до бесконечности. Ноэ эти часы переворачивает с легкостью, маневрируя между трагедией неудавшейся мести и трагедией столкновения с разрушающим дважды перверсивным началом (Солитер — гомосексуал, сам подчеркивающий, что никогда не делал этого с женщиной).

компания A-One Films

Поворот истории вспять 18 лет спустя драматичен и гораздо более эффектен для раскрытия истории Алекс, Маркуса и Пьера, чем кажется. В оригинале она очень проста сценарно, даже немного примитивна, однако эта простота скрадывается за счет исключительно кинематографичных приемов: жадная до движения камера, застывающая в критический момент на несколько минут, чтобы снова сорваться и поймать крупный план кровожадного действа — порыв такой же инстинктивный, как то, что перед камерой происходит; перевернутая «раскадровка» нарратива, где каждая сцена (всего их в фильме 13) высвечивается, как в замедленном стробоскопе, с паузой затемнений перед новой. Игра с обратной хронологией, поиск разгадки трагических событий в прошлом превращает ошибочное убийство в гей-клубе, изнасилование и избиение Алекс в насмешку судьбы в ее античном понимании. От жестокой фатальности слов Алекс — и про сон, и про книгу, которую она читает, и про эгоистичность в любви — не остается ничего: из насмешки они как будто становятся лишь неудачной шуткой судьбы, но от этого даже более зловещей. Без кинематографических средств прямолинейный сюжет, напротив, гораздо более чудовищен в своей простоте и ясности. Катарсическое мерцание экрана в финале изначального монтажа заменяется не менее катарсическим ужасом от расправы в «Ректуме». И без изначальной сборки фильма новая версия так сильно не сыграла бы.

Поэма виноватого насилия, шокирующий физиологичностью маскулинный фарс, смешение кокаина и дыхательного опиата с тестостероном в единую взрывоопасную массу — таков итог той злополучной ночи для Маркуса и Пьера. Провидческие предупреждения Алекс в форме рассказа о книге и сне в неправильном порядке оригинального фильма за ним стираются, хотя и придают метаниям друзей по ночному Парижу иронию безвыходности постфактум — разумеется, тоже трагической. Головоломку на манер нолановского «Мементо» (Ноэ тогда многие обвиняли в уж слишком очевидных формальных пересечениях с этой картиной) из сцен «Необратимости» собрать не выйдет: она слишком прямолинейна для этого в сюжете, хоть и вывернута наизнанку автором, да этого и не нужно — фильм, в конце концов, далеко не об этом, что и доказывает его «Полная инверсия».

компания A-One Films

Из выхваченных камерой лиц и обрывков диалогов из конца фильма в его начало выстраивается история исступленной мести Маркуса, подкрепленной звериной злобой с наркотическим куражом наперевес. На первый план постепенно выходит не столько факт несправедливой расправы над Алекс («Назови меня папочкой!» — кричал ей в ухо насильник, придавив всем своим весом к бетонному полу в безлюдном подземном переходе), сколько драма двух ее возлюбленных — нынешнего и прошлого, Маркуса и Пьера. Маркус довел ее и не проводил после вечеринки, Пьер, до сих пор питающий к ней чувства, тоже этого не сделал — и оба они не могут себе этого простить. Для одного ошибка заканчивается сломанной рукой, для другого — уголовным наказанием. Оба — тоже в какой-то мере жертвы обидчика Алекс, который лишь усмехается тому, что убили его друга, а сам он остался безнаказанным.

В квартире над гей-клубом «Ректум» беседуют двое — Мясник из предыдущего фильма Ноэ и незнакомец. «Время разрушает все», — открывает монолог Мясник, но вскоре прерывается на звуки полицейских сирен. В «Ректуме» произошло страшное: двое — разъяренный парень под кокаином и его интеллигентного вида друг, умоляющий первого уйти, — поставили на уши всех, чтобы найти извращенца — Солитера, который изнасиловал и чуть не убил их подругу Алекс; посетителям «Ректума» их агрессия не понравилась, и в драке один из них сначала выломал провокатору руку, а после получил от его приятеля десяток ударов огнетушителем по голове — до фарша из плоти и костей на месте головы.

Рецензия на классическую «Необратимость»: трагедия предопределенности — поэма насилия

Тарасова Дарья

В квартире над гей-клубом «Ректум» беседуют двое — Мясник из предыдущего фильма Ноэ и незнакомец. «Время разрушает все», — открывает монолог Мясник, но вскоре прерывается на звуки полицейских сирен. В «Ректуме» произошло страшное: двое — разъяренный парень под кокаином и его интеллигентного вида друг, умоляющий первого уйти, — поставили на уши всех, чтобы найти извращенца — Солитера, который изнасиловал и чуть не убил их подругу Алекс (Моника Беллуччи); посетителям «Ректума» их агрессия не понравилась, и в драке один из них сначала выломал провокатору руку, а после получил от его приятеля десяток ударов огнетушителем по голове — до фарша из плоти и костей на месте головы.

Из выхваченных камерой лиц и обрывков диалогов из конца фильма в его начало выстраивается история исступленной мести Маркуса (Венсан Кассель), подкрепленной звериной злобой с наркотическим куражом наперевес. На первый план постепенно выходит не столько факт несправедливой расправы над Алекс («Назови меня папочкой!» — кричал ей в ухо насильник, придавив всем своим весом к бетонному полу в безлюдном подземном переходе), сколько драма двух ее возлюбленных — нынешнего и прошлого, Маркуса и Пьера (Альбер Дюпонтель). Маркус довел ее и не проводил после вечеринки, Пьер, до сих пор питающий к ней чувства, тоже этого не сделал — и оба они не могут себе этого простить. Для одного ошибка заканчивается сломанной рукой, для другого — уголовным наказанием. Оба — тоже в какой-то мере жертвы обидчика Алекс, который лишь усмехается тому, что убили его друга, а сам он остался безнаказанным.

компания A-One Films

Поэма виноватого насилия, шокирующий физиологичностью маскулинный фарс, смешение кокаина и дыхательного опиата с тестостероном в единую взрывоопасную массу — таков итог той злополучной ночи для Маркуса и Пьера. Провидческие предупреждения Алекс в форме рассказа о книге и сне в неправильном порядке оригинального фильма за ним стираются, хотя и придают метаниям друзей по ночному Парижу иронию безвыходности постфактум — разумеется, тоже трагической. Головоломку на манер нолановского «Мементо» (Ноэ тогда многие обвиняли в уж слишком очевидных формальных пересечениях с этой картиной) из сцен «Необратимости» собрать не выйдет: она слишком прямолинейна для этого в сюжете, хоть и вывернута наизнанку автором, да этого и не нужно — фильм, в конце концов, далеко не об этом, что и доказывает его «Полная инверсия».

Поворот истории вспять 18 лет спустя драматичен и гораздо более эффектен для раскрытия истории Алекс, Маркуса и Пьера, чем кажется. В оригинале она очень проста сценарно, даже немного примитивна, однако эта простота скрадывается за счет исключительно кинематографичных приемов: жадная до движения камера, застывающая в критический момент на несколько минут, чтобы снова сорваться и поймать крупный план кровожадного действа — порыв такой же инстинктивный, как то, что перед камерой происходит; перевернутая «раскадровка» нарратива, где каждая сцена (всего их в фильме 13) высвечивается, как в замедленном стробоскопе, с паузой затемнений перед новой. Игра с обратной хронологией, поиск разгадки трагических событий в прошлом превращает ошибочное убийство в гей-клубе, изнасилование и избиение Алекс в насмешку судьбы в ее античном понимании. От жестокой фатальности слов Алекс — и про сон, и про книгу, которую она читает, и про эгоистичность в любви — не остается ничего: из насмешки они как будто становятся лишь неудачной шуткой судьбы, но от этого даже более зловещей. Без кинематографических средств прямолинейный сюжет, напротив, гораздо более чудовищен в своей простоте и ясности. Катарсическое мерцание экрана в финале изначального монтажа заменяется не менее катарсическим ужасом от расправы в «Ректуме». И без изначальной сборки фильма новая версия так сильно не сыграла бы.

компания A-One Films

Структура «Необратимости» сродни песочным часам: два стеклянных сосуда — два полюса в истории, временных и гендерных — соединены перемычкой-событием, символически подобным реальной физической форме часов, их горловине. Туннель, кишка, — название гей-клуба «Ректум», в котором все и закончится, и анальное изнасилование — подземный переход, червоточина между до и после расправы Солитера, зафиксированная поминутно статичной камерой (кажется, единственными неподвижными ее планами за весь хронометраж картины). Время неминуемо течет сквозь эту червоточину от семейной идиллии и радостной новости о беременности Алекс в подземелье агрессивных извращенцев, мастурбирующих в том же красном свете, готовых броситься на любого обидчика и воспеть любое насилие. Поворот этих песочных часов, изменение направления в ходе времени — вовсе и не «полная инверсия», как назвал свой новый, хорошо забытый старый фильм Ноэ, а скорее замыкание в кольцо, в уроборос насильственного акта, на котором гиперфиксируется камера, и так нарочито замедляющая время на каменном полу красного подземелья. Из пункта А в пункт С только через чудовищно долгую остановку в пункте В, а затем обратно — и так до бесконечности. Ноэ эти часы переворачивает с легкостью, маневрируя между трагедией неудавшейся мести и трагедией столкновения с разрушающим перверсивным началом (Солитер — гомосексуал, сам подчеркивающий, что никогда не делал этого с женщиной).

компания A-One Films

Утром того злополучного дня Алекс рассказывает Маркусу о необычном сне, который она увидела: в нем она путешествует по странному красному туннелю, под конец раскалывающемуся надвое. В ее книге речь идет, к слову, о прекогнитивных снах — проще говоря, о вещих. От по-театральному злого рока, которым Ноэ наполняет реплики Алекс («В сексе нужно быть эгоистом» — как Солитер?), в линейном ходе повествования не осталось и следа. «Время обнажает все» — наделяет новым слоганом свой перемонтаж Ноэ. Обнажает простоту трагической истории изнасилованной Алекс, развеивает пафос жанровости триллера о разоблачении преступления, за которое насильник так и не поплатился, определяет главное действующее лицо и настоящую жертву животного импульса Солитера, с которой в оригинальной вывернутой последовательности фильма фокус был смещен, — женщину, нечастый самостоятельный субъект в фильмографии режиссера.

Под звуки бетховенской симфонии Алекс нежится на искристом зеленом газоне и читает книгу Джона Данна «Эксперимент со временем». Она потом расскажет о ней своему мужу Маркусу и своему бывшему Пьеру — пока они будут вместе ехать на вечеринку. Там Алекс поссорится с Маркусом, надышавшимся кокаином, и решит уехать домой раньше и самостоятельно, но до дома так и не доберется. В красном цвете подземного перехода ее изнасилует и изобьет проходящий мимо садист Солитер, разделив ее жизнь на до и после и спровоцировав Маркуса на череду необдуманных поступков, которые приведут к бессмысленной и жестокой смерти.