В спектакле Саши Толстошевой, дебютирующей ученицы Юрия Погребничко, читают Пушкина и поют Визбора, слушают The Beatles и танцуют Фреда Астера, а в основе угадывается одна из самых ранних пьес Эдварда Радзинского — «104 страницы про любовь». В пьесе история про стюардессу и изобретателя; в спектакле — тоска по утопичным 60-м, где все главные слова заменены танцами. А в тоске этой, как известно, ни на кого не похожие артисты театра «Около» чувствуют себя как дома.
Драматический |
16+ |
Александра Толстошева |
1 час 10 минут, без антракта |
Милый спектакль слов мало, прекрасные танцы шестидесятых в вечерних платьях в пол, ту сто четыре самый лучший самолета, шапочки и аэрофлотовские птички очень идут молодым артистам. Главная героиня знает что умрет о чень скоро, либо с самолетом, либо в следующей мировой войне вместе с изобретателем, и травмированной предыдущей войной мамой. Второго не случилось, мы живы и ходим в театр "Около", но похоже, что атмосфера 60 вновь вернулась, и сумеем ли мы проскочить эту развилку неизвестно. У нас в 60 был едва ли не лучший в мире кинематограф, надеюсь, что ныне у нас что нибудь да и получится, пусть и не в кино.
Представьте, что мы все померли, а потом прилетели инопланетяне, нашли пьесу Радзинского и решили ее поставить на своей инопланетной сцене:
- О, какие славные были эти люди! Какие трогательные! Как они любили!
Получится миленько. Многозначительно – потому что вне контекста у каждого слова куча смыслов. Прицепятся к слову и добавят еще, из красивого. Стюардесса, летать, мимо-летное, я помню. А еще люди умели петь и танцевать. Еще они что-то такое в науке делали, но это сложно, поэтому мы лучше станцуем. И битлы, конечно же.
И главное, они все умерли, умерли – какая жалость, и надо об этом все время говорить, и смотреть в зал оленьими глазами или играть желваками, и повторять, повторять.
Если бы ограничились пантомимой, было бы нормально. Но текст все портит – видно, что на этот раз не туда.
Собственно, все спектакли в этом театре – реквиемы и клоунада, но такого ощущения мешанины и благоглупости у меня раньше не было – ни с Чеховым, ни с Винни-Пухом, ни, тем более, с Рожковой.
Идти можно, видимо, только самым яростным поклонникам Погребничко и его школы.