Спектакль

Кошки-мышки

Венгерская драматургия в годы застоя стала для советского театра счастливой отдушиной. «Подозрительных» чехов и поляков придирчиво шерстила цензура, а венгров, напротив, привечали, дабы выполнить план по культурному сотрудничеству с «братскими странами народной демократии». Советские режиссеры брались за венгерские пьесы с удовольствием — в них не было ни производственных проблем, ни пятилетки в три года, ни партсобраний с борьбой за трудовую дисциплину. То есть такие там, ­конечно, тоже сочинялись, но их-то цензоры как раз избегали, опасаясь за национальной спецификой проглядеть крамолу. Именно так на сцене московского Театра сатиры появилась веселая бабушка Тони из комедии Миклоша Дьярфаша «Проснись и пой» (бенефисная роль Татьяны Пельтцер), готовая бесконечно рассказывать о несметном полчище своих прежних любовников. Так на малую сцену БДТ шагнула Эржебет Орбан из пьесы Иштвана Эркеня «Игра с кошкой» в исполнении Зинаиды Шарко — еще одна легкомысленная пенсионерка (Шарко тогда приходилось рисовать себе морщины), предпочитающая соцсоревнованию игры любви. Сегодня этим трудно удивить, но по тем временам рисковое было дело. Рисковал режиссер Юрий Аксенов, избравший «буржуазный» жанр эксцентрической мелодрамы, рисковала сама Шарко. Ей, впрочем, было не впервой: актрису упрекали за «мещанскую и несоветскую» Тамару из спектакля Товстоногова «Пять вечеров», а фильм «Долгие проводы» Киры Муратовой, в котором Шарко сыграла великую — и снова вызывающе «безыдейную» — роль стареющей матери, просто положили на полку.

К нынешнему юбилею Зинаиды Максимовны БДТ восстановил «Кошек-мышек». Неумолимое время сделало свое дело: ни Шарко, ни ее партнерше Людмиле Макаровой больше не нужен состаривающий грим. Однако над их талантом время не властно. Играют они так, что молодые могут кусать локти от зависти. Шалости Эржебет при этом приоб­рели новый смысл. Ее фатальная влюбленность в пенсионера Виктора, смелые платья и шпильки, сцены ревности и простодушное интриганство, счастье взахлеб и слезы от измены — горячие, как в девятнадцать лет, — выглядят уже не эксцентриадой, а квинтэссенцией жизненной мудрости. Эржебет — Шарко учит дышать полной грудью, жить на полную катушку, не давать себе остыть, успокоить­ся, угаснуть. Людмила Макарова играет в «Кошках-мышках» ее старшую сестру Гизу и сначала кажется строгой учительницей. Она из прекрасного эмигрантского далека взирает на чудачества сестры с неодобрительным беспокойством — строгая королевская осанка Макаровой как будто призвана пристыдить суетливую сестрицу. Однако Гиза сбросит смирительную рубашку своего благонравного и одинокого рая, примчится к Эржебет. Они возьмутся за руки, вспомнят детство и в шутку замяукают, как девчонки, что, конечно, не подобает женщинам их возраста. Не подобает, зато идет. Все врут календари: игра продолжается.