Спектакль

Кабаре Брехт

Входя в зазеркалье бутусовских миров, делая по нему первые неловкие шаги, ловишь себя на самых противоречивых эмоциях. Здесь безвкусица соседствует с претензией на оригинальность, и в этом есть что-то неуловимо ироничное. Хочется сформировать своё отношение, не навешивая при этом ярлыков. Как быть до конца честным с самим собой? Выйти, хлопнув дверью? Пошлейшее ханжество. С деловитым видом дуть щёки, приговаривая с напускной важностью «ну, знаете ли, талант»? Глупо и безобразно скучно. Моё отношение к творчеству Юрия Бутусова мечется между двумя этими крайностями, а не застыло где-то посередине: его премьерные постановки я всегда жду со смешенным чувством плохо скрываемого интереса и боязнью обмануться в ожиданиях.

Надо, конечно, сделать шаг в сторону, и упомянуть о том, что большого опыта потребления театральной, так сказать, продукции у меня нет. Рискну, однако, предположить, что постепенно начинаю понимать, чем отличается работа режиссёра в театре от творческого подхода кинематографистов. И, тем не менее, постановщиков роднят фундаментальные законы качества творческого высказывания. Их сложно сформулировать на языке слов, но они угадываются опытным зрителем при невольной проверке спектакля или фильма на концептуальную целостность, уместность динамики ритма и авторскую искренность. И если об искренности мне судить достаточно сложно, то в остальном бутусовский режиссёрский стиль, несмотря на удивительную находчивость, спотыкается на каждой из четырёх постановок, что я успел на сегодняшний день посетить.

Начнём с того, что для меня «Кабаре Брехт» - это набор номеров, хаотично раскиданных по спектаклю усталой рукой автора. Кажется, режиссёр до конца следовал в своей работе одному правилу: постараться разместить эпизоды-близнецы на равноудалённых временных промежутках. И всё. Можно взять фильмы Тарковского и обратить внимание на кажущуюся случайность монтажных склеек. На деле Андрей Арсеньевич, благодаря своему природному чувству ритма, создаёт последовательность кадров, которая именно в таком порядке запускает созерцательную машину в душе зрителя. Следующая моя претензия – продолжение первой. Мне очевидно, что бутусовский театр страдает от искусственных хроматизмов, то есть постоянных попыток сменить мажор на минор и обратно. Сценические скачки настроения рвут целостность восприятия, не дают зрителю сконцентрироваться на внутреннем переживании. Трогательный эпизод сменяется фарсом без должного изящества, без необходимой эмоциональной сшивки, и такой подход вызывает ассоциации с рубкой дров. Не всё, что мы слышим, произносится специально для нас, и, возможно, язык Бутусова кажется кому-то столь же уместным на сцене, как и мне, скажем, манера Бергмана.

Мне сложно судить о том, насколько автор в своём детище честен со зрителем, попробуйте разобраться в этом сами. Сюжет премьеры завязан вокруг творчества Бертольта Брехта и мюзиклов Курта Вайля. Спектакль полон левацкого и пацифистского пафоса, разукрашенного яркими красками музыкального фастфуда. За лирическую часть отвечает линия взаимоотношений немецкого драматурга с двумя его женщинами. И в этой плоскости Бутусов, несмотря на тематику, максимально дистанцируется от театра с человеческим лицом. Как только вспышки аляповатых «сцен супружеской жизни» сменяются вымученной политической актуальностью, зрители пробуждаются и стараются уследить за авторским месседжем. Режиссёр проводит смелые параллели между путинской Россией и Третьим Рейхом, но ему хватает ума облачить своё беспокойство за будущее страны в платья лёгкой и ненавязчивой петросянии. Как при этом быть с симпатией Брехта по отношению к другому тоталитарному режиму, при котором многие из нас родились, вопрос открытый. Воцарившаяся в России плутократия неразрывно связана с советским прошлым. У кого-то есть сомнения на этот счёт? От удушливой плакатности отдельных сцен в кресле становится неуютно. Однако, освежающий эффект от юморесок с пародированием новостей центрального телевидения к третьему заходу теряет свою силу. Хочется привлечь создателей «Кабаре Брехт» к ответственности за отсутствие чувства меры. Однако присяжные в лице зрительного зала приняли новинку театра Ленсовета достаточно тепло.

Напоследок я хотел бы обратить внимание на ещё одну неприятную деталь. Поразительно, но замаячившая в одном хоровом номере конечная станция «Кабаре…» оказалась фикцией. Обдурив зрителя, электричка Бутусова пронеслась ещё по нескольким пыльным хитам, каждый из которых мог бы замкнуть порочный круг режиссёрского блуждания в поисках эффектной жирной точки. Должно быть, исчерпав идеи на какое-либо действие, Юрий Николаевич не смог отказать себе в удовольствии пришить к спектаклю несколько полюбившихся ему песен. Стоило ли лишними тридцатью минутами калечить постановку? Вопрос в пустоту.

Актеры танцуют и поют. Монологи жизненны, актуальны, злободневны. Если любите танцы и песни, спектакль доставит Вам истинное наслаждение.

Больше всего неприятно поразило то, что в «мюзикле» поют совершенно неумеющие петь. Своими маленькими голосами в диапозон «3 ноты» актеры тянут непростые песни, зачастую переходя на крик, чтобы удивить хоть какой-то эмоцией.
Смотреть было очень скучно, а когда со сцены актеры подтрунивали зрителей «мы знаем, как вам хочется сейчас встать и уйти», то хотелось реально именно это и сделать. Но как обычно, надежда умирает последней, и зритель ожидал увидеть хотя бы интересный финал, которого, конечно, не произошло.
В спектакле идет ряд примитивных неприкрытых параллелелей фашистской и нынешней власти, с которой у режиссера, видимо, раздор. Сделали совершенно дурацкую пародию на ведущую новостей первого канала Екатерину Андрееву.
В целом спектакль представляет из себя быструю смену разбитых зеркал: некрасиво, неумело, неинтересно, примитивно.
Если Вы, как и я, впечатлились "Макбет.кино", то на "Кабаре Брехт" не увидите ничего подобного и близко.
У Юрия Бутусова я видела 4 спектакля, и если их расположить от самого любимого к нелюбимому, то картина будет следующая:
1. Макбет.кино
2. Все мы прекрасные люди
3. Три сестры
4. Кабаре Брехт

И да, еще совет: если Вы не знаете, кто такой Брехт, вехи его биографии, то Вам смотреть будет вообще не интересно.

Первый раз с Брехтом встречаешься в школе на уроках немецкого.
«Drum links, zwei, drei» и портрет мужчины в очках-велосипедах –
надолго ещё останутся в памяти, как и обрывки зазубренной его биографии,
перемежающейся осколками стихов.
Потом уже проявится «Трёхгрошовая опера», «Мамаша Кураж и её дети» и где-то из архивов выплывет знаменитая любимовская постановка «Добрый человек из Сезуана»,
а «Alabama Song», неотделимая в сознании от голоса Джима Моррисона,
обретёт своё авторство.
Если же будет желание или сложатся обстоятельства, столкнёшься и с другими работами Брехта, быть может, даже и возникнет некоторое представление
и о «эпическом театре», с его «очуждением» и неизбежным вопрошанием
сидящего в зале к тому, что происходит на сцене.
Последующее невольное узнавание брехтовских приёмов/методов/следов в фильмах Годара, Тарантино, Триера и много ещё у кого и где, доставит удовольствие
и в то же время добавит некоей отстранённости от увиденного и происходящего, иногда до такой степени, что постепенно перестанешь обращать на всё это внимание. Потому что «вещи, те, какими они нам представляются сейчас, незримо содержат
в себе нечто иное, враждебное нынешнему их состоянию» (Б.Б.)
Вот и всё, с чем ты оказываешься на интеллектуальном мюзикле
Ю.Бутусова «Кабаре Брехт».
Те, кому посчастливилось видеть его же «Человек=Человек»,
«Добрый человек из Сезуана», несомненно окажутся куда более подготовленными
к спектаклю. Можно конечно же иметь довольно смутное представление о пьесе, которую собираешься увидеть, или же не иметь вообще никакого представления – и что-то наверняка произойдёт с тобой, если ты позволишь, не станешь и не сможешь этому противиться. Но, как показывает опыт, наличие хоть какой-нибудь собственной истории с пьесой, только увеличивает твоё удовольствие от постановки.
В случае же с работами Ю.Бутусова наличие этой личной истории кажется определённо важным. Хотя бы потому, что какое бы заскорузло-верное восприятие пьесы у тебя не сложилось, постановки Ю.Б. если его и не разрушат,
то неизбежно расширят.
Бутусовские рифмы, ребусы, пощёчины, поцелуи – превосходное средство от прожёванных чувств и застоя мысли. Так случилось и в этот раз.
Да, возможно, сейчас для калейдоскопичного сознания современника, многие вещи Брехта (большей частью не художественного плана) покажутся утомительно многословными, даже тяжеловесными, но и при таком раскладе – невозможно не заметить, как его логика невероятно быстра и беспощадна, наблюдения блистательны, желания переполнены движением, потому что иногда речь можно закончить только действием.
К чему же нас приведёт эта постановка? Что расскажет о нас? И что нам это даст?
То же, что дадим мы ей сами. Вопросы, на которые нам самим придётся искать ответы. Ответы, к которым самим придётся придумывать вопросы.
И всё это есть в спектакле. И не только это.
Перед нами не только Брехт. Перед нами Вайль.
Перед нами не только мысль. Перед нами – музыкальное приключение мысли.
И если для кого-то это редкое удовольствие, для Брехта – это было жизнью.
И если мы всё ещё можем продолжать наблюдать, как жизнь меняет нас,
то почему бы нам самим уже не попробовать что-то изменить в жизни.
Хотя бы в своей.
Кажется, сейчас самое время.
Время Брехта.

Смелая и одновременно нежная история о личности художника и его творчестве. Мощная и восхитительная музыкальная основа спектакля.
-Вихреобразный.
-Динамичный.
-Цельный.
-Циничный.
-Лирический.
-Нежный.
-Смелый.
- Остроактуальный.
- Живой.
- Правдивый.