Спектакль

Дядя Ваня

И снова Александринка увлекается формой и забывает о смысле, о содержании.

"Дядю Ваню" в старейшем национальном театре поставил некий Андрей Щербан. Поставил на сцене, которая поражает своими техническими возможностями, но, увы, на этом "техническом" чеховская пьеса и заканчивается. Немного облагораживает александринскую постановку Соня, та самая "вечная Сонечка", которая у Достоевского олицетворяет смирение, страдание женской души и сострадание близким.

Впрочем, игра Янины Лакобы (Софья Александровна) далеко не образец. Есть, с чем сравнивать: телепостановка БДТ с Татьяной Бедовой и ее трогательной, по-домашнему "уютной" Соней. Или, например, спектакль в МДТ с Еленой Калининой и ее надрывной, жалостливой героиней.

Лакоба не вписывается в этот сентиментальный ряд, ибо скорее, побуждает к смеху, нежели к грусти и серьезным размышлениям о жизни. Образ александринской Сони явно перебарщивает с гротескным уподоблением Кате Пушкаревой (помните "Не родись красивой"?). Эдакая девчушка-страшилка, наивно, как прыщавый подросток, кокетничающая перед взрослым мужчиной. Кажется вот-вот, и она блеснет брекетами на передних зубах, а затем наденет бабушкины очки с широкой оправой. Или совершит какой-нибудь клоунский трюк! От нее все время ждешь какой-нибудь хохмы! А в конце она читает заключительный монолог церковным речитативом, получается примерно так:

- Мы-ы отдохнёё-ёё-ём! (далее очень быстро, без пауз) Мыувидим,каквсёзлоземное,каквсенашистраданияпотонут (протяжно) в милосее-еее-ее-ерди-и! (и опять быстро) Я верую!я верую!я верую! (и снова протяжно, с подвыванием) Мы-ы отдохнёё-ёё-ём...

После такого неожиданного финального аккорда у нас возникло ощущение присутствия на православной литургии. Христианский аспект, конечно, можно затронуть в чеховской пьесе, но не столь явным образом! Не смотря на все эти огрехи, с ролью Янина Лакоба справляется лучше остальных. Этой юродивой, придурковатой Соне даже сочувствовать начинаешь, как, например, любым другим больным или инвалидам.

А вот Сергей Паршин (Войницкий), Игорь Волков (Астров) - и это народные, заслуженные артисты! - окончательно смазывают впечатление от спектакля: Паршин все время тараторит, так что слов не разобрать, а Волков засыпает на ходу, монотонно читая роль. Елена Андреевна (Юлия Марченко) весь спектакль шпарит то на немецком, то на французском, то на английском, и похожа то ли на Одри Хепберн, то ли на Джулию Ормонд из фильма "Сабрина"...

Но полнейшее безобразие, олицетворение пошлости являет Мария Васильевна Войницкая (Светлана Смирнова). Это не чопорная провинциальная аристократка из русской глубинки, это исчадие ада, обвешанное меховыми шкурками и бусами: она ни слова не говорит по-русски, вульгарные рявканья на немецком "мадам" импульсивно изрыгает на протяжении всей постановки, а в конце эта "старушка" лихо запрыгивает на бедра отъезжающего в Харьков профессора, таким образом выражая свою любовь к почтенному мужу!

Действие часто переносится в зал, освещенный главной люстрой: герои бегают между рядами, иногда томно расхаживают среди зрителей, стреляют из пистолета за твоей спиной, у входа в партер; бросают на сцену шапку с балкона 3-го яруса - все это позволяет нам продержаться три часа и не заснуть. Что-то подобное мы наблюдали на "Гамлете".

Дмитрий Лысенков (Вафля) и Семен Сытник (Серебряков) играют достойно. Остается только сочувствовать им, глядя на то, как разнится их "тихая", вдумчивая манера игры со всеобщим бардаком на сцене и в зале.

И самое главное: на этот раз я делаю вывод, что лучше всего в постановках "Дяди Вани" режиссерам удается передать тихую грусть, христианское смирение и жизненную мудрость не Сони, а... няньки. Нянька во всех "Дядях Ванях" хороша! Хочется, чтобы и у меня была такая заботливая, добрая, мудрая бабушка, которая и за самоваром проследит, и ноги перед сном укутает, и колыбельную, может быть, споет. Настоящей самобытностью, русской деревней, теплом и заботой веет от таких нянек! В общем, Марина (Мария Кузнецова) - лучшее, что смог нам показать Александринский.

Ну, конечно, еще сцена. Мы говорили в начале, что она поражает своими техническими возможностями. Сверху над сценой идет дождь, ливневые потоки стекают прямо на актеров и они по-настоящему вымокают. Вода стекает на специально установленную платформу, присыпанную настоящей землей - актеры в самые драматические моменты топают ногами по "лужам", разбрызгивая грязь, и даже страстно целуются, валяясь на этой почти настоящей дворовой лужайке перед "усадьбой". С измазанными глиной коленками они уходят за кулисы. Елена Андреевна шлепает об пол бокал для вина и он разлетается вдребезги. Становится немного страшно за зрителей в первом ряду.

В течение спектакля в полутьме на сцене монтируется и демонтируется оборудование и декорации: чуть ли не десяток подсобных рабочих в серых комбинезонах что-то таскают, двигают, подвешивают… В это время играет танго Карлоса Гарделя.

Театр закрывается, нас всех тошнит!
Пророческие слова Даниила Ивановича современны и актуальны и для этой "новаторской" постановки великой классики. Старый добрый Александринский театр, который помнит еще премьеру "Ревизора" 1846г., похоже, состарЕлся и почил вечным сном.
Всё пошло, старо, предсказуемо, даже вздохи и визги. Актеры ревут дурными голосами, натягивая друг другу на головы стринги. О созданных образах сказать нечего, потому что их нет. Есть один мертворожденный герой: взвинченный, вульгарный, кривляющийся и заискивающий перед публикой, но, разумеется, презирающий её при всём при том. Этого героя можно увидеть в разных спектаклях и театрах СПб, слава богу не во всех еще.Отсутствие четвертой стены еще одно набившее оскомину клише.
Александринский театр, к несчастью, в наши времена способен вызвать лишь тошноту, скуку, отвращение но, впрочем, и радость от того, что Чехов не видит, Станиславский не слышит, Немирович в могиле лежит!

И чувствуешь, что всё так, как нужно.
Приятно - вроде и Антоша Чехонте остался собой, а пьеса преобразилась.
Вы сами прекрасно знаете "Дядю Ваню"; я скажу только, что здесь нет пошлостей "современного прочтения" классики, зато есть прекрасная игра. Даже больше - прекрасная работа актеров со зрителями. Вы - участник действа, вам не может стать скучно просто потому, что вас убедили, что вашего мнения ждут.

В связи с оцениванием предо мной развернулась дилемма - ставить за исполнение или исходя из личного мнения. Выбрала второе - до объективности хотя бы театроведов-любителей мне далеко. Ставлю четыре, потому что не будоражит сознание и не заставляет сердце учащенно биться (хотя, я вообще достаточно спокойно отношусь к А.П.).
Но, с другой стороны, я уверена, будь Чехов любимым автором, аплодировала бы стоя и покинула зал в соврешенной эйфории.

Спасибо за потрясающие игру света и звука, и за *настоящий* дождь.)

P.S.: знали бы вы, как не хочется высокодуховно-пустословно звучать, но кажется, что есть особенная прелесть в этом *сдержанном* спектакле (я имею в виду отсутствие у меня, как зрителя, бурных эмоций) - кажется, что так и должно быть; и что такой субботний вечер - один из лучших в жизни, хотя и не совсем примечательный. Может, я замечталась, а может Александринка вправду *гармонична*.
Нужно ехать в Петербург.)

"Дядя Ваня" одна из самых известных пьес А.П. Чехова. Ее ставили ни раз и ни в одном театре. Но постановка этой пьесы в Александринке привлекла к себе особый интерес всего театрального мира, ведь этот театр славится своими традициями. Именно здесь, еще при жизни их авторов, были впервые поставлены знаменитые произведения Чехова и Островского. К тому же премьера состоялась в рамках Александринского театрального фестиваля. Творцом нового спектакля, воплотившим известный сюжет на сцене, стал режиссер Андрей Щербан. Он не побоялся взяться за классику, которая казалось бы не так востребована у современной публики и скорее вызывает скептическое снисхождение, нежели благоговейное почитание и восторг. Но А. Щербан смог увидеть в идеях А.П. Чехова, высказанных им более века назад, весьма важные и на сегодняшний день темы, проблематику актуальную и для нашего времени, чем в очередной раз доказал, что чеховские произведения вечны и не подвержены старению. Режиссеру удалось стереть грань не только между прошлым и настоящим, но и ту самую невидимую стену, которая словно отделяет зрителей от самого действа. Актеры находились не только на сцене, но и зачастую выходили в зал, а периодически кто-то из них появлялся в ложах или на верхних ярусах. В решении Щербана пространство зрительного зала было использовано в качестве сада или приусадебного участка, где герои то и дело прогуливались совершенно свободно, ведя диалог с присутствующими на сцене, тем самым продляя игровое пространство до самых последних рядов партера, связанного со сценой красной дорожкой. Способствовала падению "четвертой стены" и оригинальная сценография Карменчиты Брожбоу. Граница была стерта, поскольку зал со всей его лепниной и отделкой продолжился и на сцене, а ряды стульев повторяли партер, и оттуда, словно из зеркала, взирали на публику герои Чехова, словно призывая вглядеться повнимательнее, ведь они абсолютно точное отражение современных людей, современных проблем, пороков, чувств и мыслей. И зритель, смотря на сцену, убеждается в реалистичности происходящего, ведь там льется настоящий дождь, актеры ходят по такому же настоящему песку, вступают в настоящие лужи, безжалостно пачкая одежду, а не трепетно и аккуратно оберегая ее, как принято с театральным костюмом. Да и сами костюмы играют важную роль, они вносят большую лепту в дело преодоления временных пространств, отделяющих нас от чеховской эпохи. Автор костюмов отходит от классического восприятия, она за счет современной одежды делает героев ближе и понятнее для публики, словно переносит их в наши дни, таким образом, в очередной раз проводя идею актуальности классических произведений. Публика перестает воспринимать действие как разыгранную перед ней историю посторонних людей, а на протяжении всех трех часов живет вместе с героями спектакля, сочувствует им и сопереживает. Здесь нет искусственного и надуманного, все предельно честно и правдиво - эмоции, чувства, взгляды, слова, мысли... они, кажется, даже слышны в воздухе, пронизывают пространство, звучат в мелодии танго Карлоса Гарделя, которое играет в самых напряженных сценах, знаменуя собой накал страстей. В нем обнажились чувства и какое-то беспокойство - "Неспокойно в этом доме. Неспокойно!" Танго стало важным элементом спектакля, в котором символично раскрыты отношения между героями пьесы. Именно во время танца ярко рисуется их характер. Здесь и подобострастное, пресмыкающееся поведение Войницкой (Светлана Смирнова) перед своим зятем, и холодное равнодушие, отсутствие отцовских чувств Серебрякова (Семен Сытник) к Соне (Янина Лакоба), и христианская, народная простота старой няньки Марины (Мария Кузнецова), и явное притяжение, почти страсть между Еленой Андреевной (Юлия Марченко) и Астровым (Игорь Волков). Не танцует один Иван Петрович (Сергей Паршин). Он выпал из этой схемы, он здесь чужой, не такой, странный... В спектакле он предстает престарелым, грубоватым увальнем, простаком на первый взгляд, в чем-то даже смешным чудаком. Но на протяжении действия это по началу забавное чудачество перерастает в некое помешательство, которое вырывается наружу в запоминающимся монологе, когда во время страшной грозы, под проливным дождем, ползая на коленях по мокрому песку дядя Ваня будто исповедуется перед небом, клянет свою жизнь и все свои ошибки. Он жалеет о прошедших впустую днях, о том, что так долго обманывался, шел по дороге жизни с завязанными глазами. "Да я и не жил вовсе!" - признается он наконец. В этой сцене он словно обезумевший Король Лир перед лицом бушующей стихии прозревает и ясно видит неприглядную правду своего существования. Единственное светлое чувство, которое казалось бы придавало хоть какой-то смысл его жизни, любовь к этой "чудной женщине", Елене Андреевне (Юлия Марченко), тоже оказывается лишь дымкой, рассыпается в прах, рушится как карточный домик. Но кто она эта женщина, в жилах которой течет русалочья кровь? Мы видим ее томной, скучающей барышней, даже несколько отрешенной. Она, как и дядя Ваня, чужая здесь, но совсем в ином понимании. В этой русской деревне, в глуши она почти иностранка, впрочем, как и ее муж со своей бывшей тещей. Недаром так часто они переходят на иностранные языки, тем самым подчеркивая свою инаковость, особенность, чуждость. Но, по сути, Елена совершенно несчастная женщина, загнанная в рамки правил и собственной ограниченности. Она ведь тоже не живет, она лишь существует, не занятая никаким делом. Все, все в ее жизни сосредоточено вокруг мужа, который будто испытывает ее своими капризами и эгоистичными выходками. И как отчаянно в одной из сцен, измученная поведением Серебрякова, она стучит и ломится в дверь под зеленой надписью "Выход", словно пытаясь вырваться из этого замкнутого круга, почувствовать себя живой, вдохнуть свежего воздуха свободы. То ли действительно увлекшись Астровым, то ли от скуки убедив себя в этом, она делает попытку дышать полной грудью... Но, увы... Елена оказалась неспособна на настоящее чувство. Да и способен ли был на настоящее чувство сам доктор Астров (Игорь Волков)? Возможно когда-то раньше, в былые годы, но не теперь. По его собственным словам были в уезде только два порядочных человека: он и Иван Петрович, - но и тот, и другой изжили себя, их характеры и принципы оказались перепаханы суровой жизнью. Астров огрубел и, как он сам говорит: "Скатился до пошлости". Мы видим его ироничным человеком, слегка развязным, зачастую навеселе. Он тоже из той категории людей, которые напрасно коптят небо, занимаются не своим делом, из-за чего и потерялись в дебрях повседневных забот, погрязли в рутине и ищут забвения в пьянстве, заглушая алкоголем беспокойные метания души, движения порой просветляющегося разума. Казалось бы, Астров нашел область для самореализации, для применения своих сил, мыслей, душевных порывов - спасение природы, забота о ней, наблюдение, изучение - вот то важное и нужное, что способно спасти его, не дать пропасть человеческой личности, но, очевидно непонимание и все те же условности и предрассудки мешают делу спасения. Наблюдая за Астровым, невольно обнаруживаешь параллели между этим персонажем и героями других пьес А.П. Чехова, ведь во многих из его произведений присутствует врач: Дорн в "Чайке", Чебутыкин в "Трех сестрах". Эти образы перекликаются и каждый из них добавляет отдельный штрих к портрету уездного доктора, весьма посредственного, поверхностного и недалекого в своей профессии, по большому счету нереализовавшегося человека. Стоит вспомнить эпизод из "Трех сестер", когда в страшную ночь пожара Чебутыкин в пьяном угаре признается себе, что не способен лечить, что не сохранил ничегошеньки из медицинских познаний. Так и Астров, погрязнув в повседневном провинциальном однообразии, остается врачом только номинально. Как первый, так и второй находят успокоение на дне бутылки, в этом отношении Дорн не похож на них, и казалось бы, выбивается из сложившегося единого образа, переходящего у А.П. Чехова из пьесы в пьесу. Он отчасти философ, советчик, способен понять и уловить суть проблемы, но также равнодушен к жизни, отошел от дел, медицина ему явно безразлична, хотя когда-то он славился своими способностями. Однако же подобно Астрову и Чебутыкину его не миновала печальная участь, Дорн также оказался задавлен вялотекущим существованием, без деятельного стремления, исканий и открытий, которые так необходимы человеку, чтобы ощущать себя живым, полезным, нужным. Он раньше времени состарился, буквально похоронил себя под грузом безысходности и не спеша, размеренно доживает свой век. Это объединяет его с Астровым, который будучи еще нестарым человеком, ставит крест на своей жизни, отказывается расти, идти вперед, развиваться, думать, чувствовать. Он даже заявляет Марине, что никого не любит и наверно уже никогда не полюбит. Да и неспособен он оказывается на настоящее, сильное, светлое чувство. Его влечение к Елене Андреевне нельзя назвать истинной любовью. Это увлечение, страсть, желание - все что угодно, но только не любовь. Сущность его отношения к Елене открывается в сцене, когда в грозовую ночь Астров появляется в совершенно неприглядном, даже отвратительном виде, он больше похож на последнего пьянчужку из подворотни, чем на представительного доктора, интеллигентного и вежливого. В разговоре с Иваном Петровичем вскрывается его низменное, пошлое, грубое и даже пренебрежительное отношение к Елене Андреевне, и в этот момент он жалок, неприятен и даже противен. Увидев сущность этого человека, его изнанку, задаешься вопросом: "Чем? Чем смог он так привлечь Соню - это светлое, чистое, доброе, кроткое создание?" Соня (Янина Лакоба) в спектакле предстает простенькой, бесхитростной, временами истеричной, даже немного нелепой девушкой. Она искренна в своей любви, прилежна в работе, хозяйственна, но не это в ней главное. Важно то, что именно Соня является символом нравственности, источником христианской морали, призывающим к смирению. Сильнейшее впечатление производит заключительный момент спектакля, когда, взявшись за руки, эта хрупка девочка со своим дядей стоят под проливным дождем и под звуки тихой музыки Соня произносит, а точнее поет, свой завершающий монолог. Он звучит как молитва, обращенная не только к дяде Ване, а как воззвание к Господу и всем людям. Она проповедует смирение и труд, за который воздастся уже после того, как душа человеческая покинет этот суетный мир, отдохнет от земных страданий и забот. Как же близка, как похожа Соня в этот момент на другую чеховскую героиню, Нину Заречную, которая уже повзрослевшей, немало испытавшей, измученной страданиями женщиной возвращается в дом Треплева. Но только благодаря нелегкому багажу горького жизненного опыта Заречная приходит к пониманию христианской сути бытия - "Умей нести свой крест и веруй!"- говорит она Константину, тем самым становясь единомышленницей Сони. А.П.Чехов настойчиво проводит эту мысль во многих своих пьесах, он призывает жить, но не просто влачить свой жалкий удел, прозябая в отрешенном бездействии, но работать, трудиться, терпеть и верить, чтобы покинуть этот мир с чистой совестью и спокойной душой, оставив светлую память о себе потомкам грядущих времен. Уповают на это многие его герои: Заречная, Ольга, Мария и Ирина в "Трех сестрах" и в конце концов Соня. И слушая их проникновенные монологи о предназначении человеческом, веришь им и хочется жить...
"Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь... Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем..."