Спектакль

Три дня в аду

Десять лет назад все самые чудовищные стереотипы о современном театре воинствующие консерваторы связывали с фамилией Серебренникова — теперь этот мученический пост, кажется, сдан. 31-летний Дмитрий Волкострелов пару последних сезонов своими постановками (пятиминутным «Солдатом», слайд-шоу из 535 фотографий «Я свободен», спектаклем до последнего зрителя «Любовная история») спровоцировал появление на свет термина «волкостреловщина» — им теперь обзывают всякую попытку сближения театра с практиками современного искусства.

Тем временем белорусский генерал «новой драмы» Павел Пряжко окончательно перестал писать тексты с действующими лицами и ремарками, заработав статус бескомпромиссного авангардиста. Последние — самые радикальные — его опусы ставит исключительно Волкострелов. Так что нужно быть готовым к тому, что «Три дня в аду» — не совсем спектакль по не совсем пьесе.

Сцены нет — вместо нее три просторных полевых палатки, в которых размещают публику, человек по 30 в каждой. Оттуда всем трем группам зрителей открывается вид на безграничное белое полотно, которое становится фоном скупой обстановки внутри палатки: стиральная машина, тазик с замоченным бельем, табуретка (в других палатках, говорят, все чуть иначе). Включается аудиозапись, состоящая из множества голосов, мужских и женских, торопливых и усталых. Двое актеров вяло бродят из палатки в палатку, нюхают белье, пересчитывают деньги, молчат.

Текст Пряжко фокусирует слушателя на мельчайших нюансах периферии реальности, обрывки мыслей о новинках в магазине электроники и разнице цен на продукты перебиваются репликами о том, как один школьник-отщепенец мечтает о конверсах, а другой, герой класса, планирует стать скинхедом. Текст льется потоком, прямая речь переходит в косвенную, сотни обыденных образов сливаются, превращаясь в однородное месиво. Внешне же в спектакле ничего не происходит: авторы отказались от всего лишнего, чтобы показать главное — атмосферу ада, проглядывающего сквозь пошлость, разруху и инертность постсоветских реалий. Пряжко на манер Брейгеля зафиксировал три дня в аду повседневности, а Волкострелов усадил перед получившейся картиной зрителей.

К сожалению, в этой системе отказов — от игры, действия, иллюстрирования текста — допущен внушительный ляп. В инсталляции, собранной художницей Ксенией Перетрухиной сплошь из реди-мейдов, актеры попросту неуместны. Да и количество палаток, похоже, продиктовано не концепцией, а вместимостью малой сцены Театра наций — будь одна палатка или пять, существенно ничего бы не изменилось. Вот и выходит, что эксперимент по созданию пространства текста оказался соткан из компромиссов. Его ценности это, впрочем, не отменяет — но лишний раз доказывает сложность выбранного Волкостреловым пути.