Фильм

Сельский учитель

Современная чешская деревенька, в которой время буквально остановилось. Люди собирают сено, сушат на зиму разные травы, веселятся от души, работают от зари, относятся к школе с сомнением. В одну из таких деревень приезжает молодой и, похоже, талантливый преподаватель (Павел Лиска) из Праги. Не очень понятно, почему он поменял интересную работу в престижной гимназии на этих лоботрясов, которые точно не собираются становиться учеными. Он поселяется в небольшой комнатушке у бабушки, с чьей дочерью случайно знакомится, когда засыпает жарким днем на стоге сена. Сложно сказать, вспыхивает ли между ними что-то, по крайней мере, до уровня страстей, которые разгораются между сыном этой женщины и приезжающей в гости к своим родственникам девушкой, не достигают. А вскоре и вовсе становится понятно – учитель тяготеет к мужскому полу и уехал из Праги именно поэтому. Следом за ним прибывает еще один молодой человек, очевидно, его друг, очень близкий. По крайней мере, он сам себя таким считает. Потому что пан учитель категорически такому сюрпризу не рад. События в небольшой деревеньке накаляются до необычайного градуса. Несколько романтических отношений спутываются и подставляют друг другу подножки, катясь по склону.

Фильм, который маскируется под деревенскую комедию – один из наиболее интересных и чудесных жанров, которым славится чехословацкий кинематограф и в котором ему нет равных. Однако, довольно скоро, в первой же сцене возвращения учителя в Прагу к родителям, становится ясно, что акценты расставлены совсем не там, что фильм гораздо более серьезный (для некоторых – увы), да еще и остросоциальный (увы дважды), о гомосексуализме. Персонажи получают как моральное развитие, так и объем, события набирают оборот и энергетику совсем не свойственную комедиям. Самые разные темы и особенности общественной жизни сталкиваются лбами, разбрасывая искры. Драматургические шестеренки скрипят и гудят от натуги, но тяжеленную ношу, вроде бы, вытягивают, поэтому скрип и гул принимаем за достоинства и записываем в обертоны эмоционального фона картины. Туда же отправляется и нежелание Сламы нагнетать совсем уж драматические оттенки, что было бы, прямо-таки, совсем не свойственно для представителя чешского кинематографа.

Порой даже кажется, что режиссер планомерно снимает наиболее отстраненным способом. Главный герой, вроде и должен вызывать симпатию и переживание, однако довольно замкнут и не пускает в свой мир даже зрителя. Персонажи рядом с ним тоже не ангелы и тоже ведут себя неоднозначно. Возможно, в меру реалистично, но поэтическую картину изящными чертами не дополняют, скажем так. Шикарны актеры, задействованные в массовке и на мелких ролях. Очень колоритные, яркие, сочные образы, создающие шикарный фон для действия главных персонажей и их медлительность в развитии порой вызывает некоторое недоумение – как, имея такую шикарную почву характеров, события не понеслись вскачь еще полчаса до этого? Однако, герои порой могут минутами напролет игнорировать вибрации конфликтов, и стоять в ожидании шага партнера. И это, само собой, не упрек ни в адрес совершенно шикарно отыгравших актеров, ни в адрес режиссера, который осознанно, судя по всему, сдерживал трагедию в статике.

Подобной идее медлительности и плавности подвержена и работа с камерой. Лишнее движение не сделает ради изящного па, не выхватит радующий глаз пейзаж ради картинки, не стрельнет из случайного ракурса ради толики безумия. Если безумие тут и есть, то осознанное и контролируемое. Камера плавно цепляет наиболее важное для развития сюжета, добавляя интересные, хотя и необязательные детали интерьера, создавая глубину не только картинки, но и аутентичности географического контекста. Приехавшая столичная машина «Феррари» выглядит нелепым вторжением, а милые занавески – хрупкими границами комфорта внутреннего социального пространства. Почти так же неспешен и аккуратен Слама и с главной темой – скрытого гомосексуализма. Конечно, в решающей трети сюжет вспыхнет скандалами, оплеухами и криками. Но в рамках определенных в начале фильма эмоциональных границ, да и разрешится всего лишь сконфуженным «ну, время сейчас такое, современное, так что…». Так что, вот.