
Сколько бы я не смотрел байопиков, постоянно встречаю одни и те же грабли, спотыкаясь о которые, фильм моментально выстраивается в квадратно-гнездовую схему, которую смотреть невыносимо. Эти грабли – штампы и лекалы, горы сценариев, написанных под копирку и тиражируемых далее. Любая история о «гении» обязательно скатывается до грязюки, до пороков и грехов, до болезней и смертей. В попытках «очеловечить» Гения, сценаристы выкручивают ползунок контрастности, заливая кадр черным, в тенях тонут детали, цвета и оттенки, а сфокусированный портрет в центре вместо восторга вызывает жалость и сочувствие.
Майкл Дэвис в «Модильяни» наступает на абсолютно такие же грабли, причем ближе к концу картины создается впечатление, что шотландец в принципе пошёл неверной дорогой, где каждые пять шагов грабли лежат. И если рассматривать некий процесс дискретно, как последовательность выборов, то «Модильяни» – серия из неправильных выборов, которая на каждом новом перекрестке уходит от цели все дальше и дальше. Тем более это выглядит странно и грустно, если учесть, что Дэвис в первую очередь сценарист.
В Париже 1919 года, где гений на гении сидел и гением погонял, режиссер фокусирует свой взгляд на Модильяни – одном из гениев – отчего окружение моментально становится плоским, достойным комиксов. Диего Ривера, Жан Кокто, Хаим Сутин, Морис Утрилло и Макс Жакоб – личности, стоящие отдельного фильма, превращаются в статистов, ручных зверьков, которые хлопают в ладоши, моргают глазами и произносят два-три слова. На фоне этих безликих чучел режиссер выводит на передний план не столько даже самого Модильяни, сколько его соперничество с Пикассо. Испанец тут не просто характер, а натуральный антипод – маленький, толстый и злой – подобных персонажей можно сотнями найти во французских фильмах 60-х годов, только там они обычно шефы жандармов или главные редактора в какой-то газетенке. Итальянский художник, в исполнении Энди Гарсии (который откровенно стар для 35-летнего ветреного Моди), спору нет, среди все компании смотрится выигрышно. При этом любовь к Модильяни рождается отнюдь не за счет картин, а за счет туберкулеза, бедноты и хронического пьянства вкупе с наркоманией.
Для людей, знакомых с биографией итальянского художника, фильм станет еще и мишенью для критических выпадов о сценарном вымысле и манкировании историей. Да, пожалуй, снимая биографическое кино, надо изначально заключать себя в рамки истории и сюжета, написанного до тебя жизнью. Однако художественное кино тем и отличается от документального (в теории), что в нём возможен вымысел, и это не преступление, особенно когда вымысел несет художественный замысел и выстреливает. Тем не менее местами диссонанс в фильме начинает повизгивать слишком неприлично – в Париже 1919 года звучит «La Vie en Rose»! – оркестр, вы явно не строите на целый тон!

Помнится, скачать Изчезающую красоту было не под силу моим криворастущим рукам. Не под силу было скачать и что-то другое, благодаря помирающей опере. Если бы не эти полевые условия - дивидиобразного Модильяни мы бы посмотрели очень навряд ли.
Но посмотрели. Помнится, первый час мы были искренне убеждены в том, что это очень неплохая комедия. Мы хихикали, одобрительно кивали головами и удивлялись, какой прекрасный неидиотичный юмор сотворили создатели фильма. Особенно очаровали нас вступительный монолог Жан, где она с театральным надрывом в голосе спрашивает у абстрактного зрителя, в курсе ли он ваще, что есть любовь, и пристрастие Модильяни хватать за подбородки и целовать окужающих всенепременно в щеки, всенепременно в две. Очень хорош был диалог Модильяни со старым гением ("Ты сумашедший?" - спрашивает полоумного вида дедок, обнажая отсутствие передних зубов и практически вращая глазом. "Немного" - отвечает ему Модильяни, имея при этом здоровое лицо здорового буржуа, склонного к выпиванию вина). Бесконечно радовала нас Жан, которая все время пыталась выяснять отношения со своей любовью, использующая в качестве реквизита заламывание рук, закатывани глаз и пластмассовые истерики. Апогеем же нарастающего комического напряжения стало состязание художников, которое невозможно описать: это нужно видеть, просто мастси какой-то. Могу сказать только, что сцене из Матрицы с саундом Акенфольда она не уступала.
И, черт возьми, представьте же наше удивление, когда после всех приятнейших веселых моментов главный персонаж решает трагично помереть. Здесь закрадывается сильное сомнение относительно жанра, хотя и происходит все это в стиле Вагнеровских опер: герой уже смертельно ранен и кинжал торчит из сердца, но арию свою он тянет еще минут пятнадцать. Помирает он, значит. Помирает, значит, его несостоявшаяся жена. Помирает, значит, и ее ненародившийся ребенок. Мы сидим и удивленно чешем головы. Идем к коробке. Читаем надпись. Надпись гласит: Драма. Не рекомендуется детям до 18. Пожимаем плечами. Еще раз пожимаем. Идем спать.