Фильм

Курентзис: Замок герцога Синяя Борода и Мистерия на конец времен

Единственная опера Белы Бартока, зачарованного сюжетом Шарля Перро, в постановке Ромео Кастелуччи происходит "полностью внутри" - внутри замка, внутри главных героев. Тьма противодействует свету, огонь - воде, разлитой по всей площади сцены - так внутри героев противоборствуют чувства: страсть и страх, нежность и жестокость, настойчивость и податливость. Юдит жаждет открыть все семь комнат в замке своего возлюбленного - иными словами, она хочет узнать о нем все, но правда его "Я", в момент раскрытия которой на сцене загораются половины букв слова "ICH", отражающиеся в воде, повергает ее в бездну. Юдит своим любопытством, настойчивостью, своим несмирением сама приближает свой конец. Я долго силился вспомнить, какую героиню она напоминает мне в ее безумном стремлении, - Антонину Милюкову, жену Чайковского из одноименного фильма Кирилла Серебренникова - та ведь тоже ровной дорогой шла в ад, не желая видеть правды о своем возлюбленном.
Но ад мы увидим только в последней части "Мистерии на конец времени" Карла Орфа. Признаться, второй раз его прием со всепрощением со мной скорее не сработал. Постановка Анны Гусевой двухгодичной давности на Дягилевском фестивале била в самое сердце - быть может, Люцифер, чей образ был отдан тогда в исполнение маленькой девочке, произносивший на русском "Отец, я согрешил", оказался мне ближе - или просто тогда всепрощение казалось еще возможным. Впрочем, нельзя умолчать о достоинствах: образы бесстрастных Сивилл, вылезающих в судный день и недр сцены скелетов и шипение о горе навсегда останутся в памяти. Гусева в "Мистерии" Орфа рассказывает истории и Христа, и Люцифера в антураже современной семьи; Кастелуччи же идет более метафоричным путем: Бог-отец у него - это дерево, а Иисус - ветвь, которую распинают, а затем и вовсе ломают.
На покрытии сцены, очевидно, не пропускающем воду, на протяжении всего спектакля видна надпись "Meine haut". В конце "Мистерии", во время сцены с Люцифером, покрытие поднимается - и эта надпись (правда, в перевернутом виде) становится видна зрителям. В переводе с немецкого это - "моя кожа", но ощущается нарочная игра слов: "mein gott" - "мой бог". "Конец всех вещей — всех грехов забвением станет" - поставил Орф эпиграфом к своей "Мистерии" цитату Оригена. А может, это конец и для бога?