Фильм

Карусель

Простите, я еще с одним фильмом. «Не могу молчать». Завтра эмоции остынут, а без эмоций писать о таком кино – только пиксели на экране переводить. Начинал я смотреть эту ленту без каких-то особенных ожиданий. Ну, то есть, я знал, что Фабри действует не то, что молотком порой, а тараном вышибает из тебя дух, и после титров сидишь тростинкой и на ветру качаешься. Но тут передо мной была его ранняя лента. Да еще пятидесятые, золотой век европейской драмы. Там шедевры косяками плавают, «мы привыкшие». Говорить, что фильм формально безупречен или красив, смысла, наверное, нет. Другое я бы даже уже и смотреть не стал. Это должно быть обязательной составляющей ленты пятидесятых. «Необходимый признак, но не достаточный». Карусель по названию отсылала к фильму Офюльса, и начинается эта новелла Фабри похоже. Ага, изящная безделушка с печальной составляющей, и все такое. Ну, давай, мол, играй гармонь, трещи мне про то, как космические корабли бороздят просторы Большого театра. И первые полчаса ожидания оправдывались: это было крепко сбитое хорошее европейское кино о каком-то не то кооперативе, не то колхозе, не суть разница. Вопрос земли, крестьяне, бунинская деревня, ля-ля-ля. Основной линией, казалось, шла история запретной любви между девушкой по имени, кажется, Мари и парнем, забыл, как бишь там звали этого «тракториста-гармониста» (он и не тот, и не другой, он на линчевского товарища из «Малхолланда», который о кошмарах в кафе рассказывает, похож). Но, как выяснилось позднее, основная линия была другой – столкновения нового времени и старого, отцов и детей, конкретно дочери и сурового отца. На минут 20 я даже из фильма выпал, потому что примерно все по накатанной так и шло, пело и играло. То и дело, флэшбеками у девушки карусель, как она каталась с милым. Потому что в реале за ней ухлестывает крепкий хозяйственник, но вообще партнер и друг отца. Его она не любит, любит другого. Старая песня. «Невеста всех краше была».

Я бы так и досматривал ленту краем глаза, но меня втащило обратно водоворотом сельских танцев. Меня терзают смутные сомнения, что Белу Тарра на его сцену сатанинского танго вдохновила именно здешняя танцевальная карусель (не знаю, впрочем, как он относился к Фабри, все-таки Золтан снимал такое в меру старомодное кино). Длится она тут не 15 минут, поменьше, но эффект грандиозный. Девушка танцует с тайным своим воздыхателем, пока на них смотрит весь колхоз, включая отца, мать и суженого. Танцует не совсем точное слово. И даже метафора секса там или чувственности не поможет. Это другое. Это космос просто. Кривые линии, концентрические окружности, пара нарезает круги, у девушки глаза закрыты, у обоих пот на лбу. Фотовспышками суровые лица отца, матери и суженого. Танец не кончается, он вентилем вкручивается все дальше и дальше, пока я (а, да, меня граблями уже втащили в фильм, разумеется) не испытал натуральное головокружение, при этом какого-то гипнотического характера. Если танец может кричать, то это вот как раз тот самый случай. Он даже не кричит, а визжит, вопиет. И все село, конечно, в курсе. «Опозорила!» - глядят на девушку укоризненно папаша с мамашей. Ну, разумеется, давай домой, «на танцы больше не пойдешь». И вот с этого момента и начинается собственно тот Фабри, который бьет кувалдой, но не так, как это принято у суровых европейских авторов, а формально безупречными кадрами, виртуозно поставленными сценами, и главное той идейной мощью, которую фильм несет в себе зарядом. «Кувалдой» - потому что сидишь в итоге дрожишь от негодования, и хочется разбить кулаки в кровь.

Противостояние Мари с отцом достигает критической отметки. Уже зашла речь о топоре (можешь забить меня, но все равно не пойду за него замуж). Уже зашла речь об «уйду из дома». Бедная мамаша квохчет вокруг обоих, семья трещит по швам, да и хозяйство тоже: у папаши на ейного суженого были, кажется, большие планы (кооператив, колхоз, капитализм – один хрен). Закон земли больше любви. Земля к земли тянется. И прочие старорежимные поговорки. Это Домострой с вилами против Кроткой с «правом имею». Все последние 30 минут – одно из величайших кинодостижений европейского кинематографа (чего-то вот вспомнился камерный хоррор Бергмана «Девичий источник»). Тут никого даже топором забивать не надо, Фабри уже сам всех зрителей отправил в нокаут, и безо всякого топора. Нет ни одной минуты, когда бы лента не хлестала зрителя по сердцу. К этому моменту уже просто сидишь, все жилы из тебя вытянули, и слабеющим шепотом про себя: «перестаньте, хва-а-атит…»

Тут стоит вспомнить пару наших классических вещей. Типа «Станционного смотрителя» Пушкина и «Крейцеровой сонаты» Толстого. Обе вещи – безусловные, с моей точки зрения, шедевры. Но о чем вот пушкинская новелла? Бедный несчастный отец, его Дуняша укатила с гусаром (с усиками! – у фабришного «гусара» хотя бы усиков нету!). Девочка потом сострадательно вернулась и стоит у могилы. Всем старика жалко. А кому его не будет жалко? Сердца, что ли, у вас нету? Про «Крейцерову сонату» можно только погребально промолчать. Насколько она мощна в формальном смысле, настолько чудовищна в семейно-этическом. Ну, а че, Толстой не человек, что ли? Тоже ведь «право имеет заявить свою волю». Спасибо, папаша, мы твою волю учтем. Вот, мол, раньше молодые родителей слушали. Повиновались повидавшему жизнь отцу. Шли за кого прикажут. А не с гусаром (да еще с усиками!)! Фильм Фабри он не то, чтобы про гусара, но он как бы про то, что Домострой это такой Ад и конец света, и света белого не взвижу, что уж лучше оно и с гусаром. И дело не в гусаре (и не в его усиках). И не в несчастном смотрителе, который хороший, конечно, кто спорит (на голову лучше здешнего папаши). И не в том, что Домострой про волю мужиков в ущерб воле дам. Не, Домострой, он про то, «как раньше мы жили, так и будем». «Старый конь борозды не испортит». Слушай отца и мать, и поступай, как оно ими сказано. Не перечь. А всё жизнь покажет, что счастье наживешь с мужиком крепким (чуть не написал «мудаком», простите), а не с тем, у кого молоко на губах не обсохло. «Молодо-зелено!» «Карусель» Фабри – запоздавший молот домостроевских ведьм. Он бьет в набат даже как-то осторожно и нечаянно, чтобы и отцов не обидеть, и детям волю дать, но итог все равно оглушителен: хочется закрыть глаза и уши и бежать на край света. То есть, да, гусары сволочи, конечно, но Домострой это такая как бы штука, что в этом-то вся и суть: что уж лучше оно и с гусаром! Держаться нету больше сил.

Про финал говорить не буду (там в финале один из героев бревно минут 5 пилит, пока вокруг него штук пять мизансцен не промелькнет, а он разве только три реплики процедит в ответ), он тоже вполне нормален и обычен – по меркам 1950-х (по меркам 2010-х – его в копилку великого кино надо сразу бросать). Но спасибо, Фабри, что не стал продолжать линию Кроткой по рельсам классика, спасибо тебе просто огромное. Домострой он, впрочем, тоже свернул в трубочку и засунул в одну дырочку. «Победила дружба».

А местному гусару надо бы обязательно отрастить усики. Домострою на зло!