Фильм

Братан

В 91-м Бахтиеру Худойназарову было 26 лет – мальчишеский возраст для режиссера большого кино. В 91-м году он снял свое первое большое кино «Братан»: фильм про двоих мальчишек - Фару и Пончика, отправившихся в другой город по железной дороге к своему отцу. Фильм тоже (и, наверное, закономерно) получился мальчишеским – своим азартом, максимализмом, юмором, влюбленностью в кино, тоской по ушедшему детству и утраченной родине.

Сюжет фильма прост и позволяет легко отнести его к жанру road-movie, исключающему всякую искусственность благодаря возможности не выдумывать жизнь, а наблюдать ее. Для мальчишек это первое самостоятельное путешествие, и они (вместе с режиссером) с жадностью окунаются в почти безучастное созерцание проплывающей мимо жизни, не упуская из виду даже самые незначительные детали - их гипнотизирует циклическое мелькание паровозных колес, скрип паровозных креплений, солнечные зайчики, то и дело вспыхивающие в беднейшей обстановке кабины машиниста - таджика, взявшего их в поездку и разделившего с ними лепешку и кипяток в чайнике. В тисках паровозной кабины они оказались во власти золотой азиатской лени, внеположенной им по возрасту, но органичной в подобной ситуации. Созерцательность - одно из качеств этой лени.

Фильм черно-белый. Конечно, этот выбор не случаен. Именно черно-белое изображение позволяет режиссеру ткать свое повествование из почти прозрачных нитей, играть на полутонах и полутенях. Он проникает в самую суть кино, творит настоящее чудо. Случайный кленовый лист, упавший на полиэтиленовую пленку, служащую защитой от дождя, становится у него на несколько минут главным персонажем: мы не отрываясь следим за его пульсацией на пленке, этим танцем под тяжестью дождевых капель, под звуки курсирующего в небе вертолета. Это волнующее сочетание покоя, привычно царящего в одноэтажном доме среднеазиатского города, и тревоги, возникающей ниоткуда вместе с вторжением вертолетного гула.

Вообще, вода - падающая, льющаяся, струящаяся - очень значимая часть среды "Братана". Она будто даже имеет свою сюжетную линию: в первые минуты фильма она обрушивается проливным дождем, как бы оплакивая безмятежное детство героя, потом она становится свидетелем и участником мальчишеской одиссеи - ребячливо рассыпается множеством брызг, рассекаемая допотопным паровозом, безмятежно играет тысячами бликов на поверхности рек и озер, яростно вырывается из тисков водопроводной колонки в городе отца, убаюкивает тихими всплесками в санатории отца, и, наконец, мутноватая гладь воды в городском парке окончательно опрокидывает авторитет отца в глазах Фары. Вода - образ, богатый различными метафорическими смыслами - в контексте этого среднеазиатского повествования выступает главным образом как рифма к внутреннему миру главного героя - Фары, как отражение течения его жизни. В Средней Азии вода равна жизни.

Этот фильм - дань той сумме влияний, тем авторитетам, которые формируют "миры предпочтений" каждого художника. Режиссер, несомненно, отдает честь Франсуа Трюффо, не только обратившись в своей дебютной картине к теме детства, как это сделал в той же ситуации Трюффо (фильм "400 ударов"), но и выбрав на главную роль - старшего брата Фаруха - актера, внешне очень напоминающего молодого Жана-Пьера Лео (лицо "новой волны", сыгравший главные роли во многих фильмах Трюффо и Годара). Напоминающего не столько схожестью черт, сколько первоначальным и мгновенным ощущением неправильности хотя бы и миловидного лица, гарантирующим признание индивидуальности героя и уникальности его внутреннего мира.

Общая тональность фильма, его внимание к деталям жизни простых людей, встречающихся братьям на пути движения поезда, поэтизированное (а временами юмористическое) восприятие бытовых по сути сцен, невольно наталкивает на восприятие "Братана" как ростка итальянского неореализма, волей случая проросшего на чужой почве. Да даже и среднеазиатский ландшафт не так далек от итальянского вкупе с живительной игрой солнечного света.

Сцены в санатории, которым заведует отец мальчишек, возмущенная речь колоритного таджика-аксакала, требующего гуще обмазать его грязью (иначе - в чем же лечение) отсылает к чуть бредовому миру фильмов Феллини, где одиночество и неприякаянность героя соседствует с чудачествами случайных знакомцев.

В фильме звучит гитарная музыка, написанная специально для фильма композитором Ахмадом Бакаевым и гитаристом Иваном Смирновым (и им же сыгранная). Гитарные импровизации с элементами фламенко, возникающие часто подспудно, органично вырастающие из перестука и скрипа паровозных колес, топота лошадиных копыт и гиканья мальчишек, забрасывающих проезжающий поезд камнями, обозначают как бы европейский взгляд на происходящее, придавая фильму и режиссеру статус космополитов, который подтвердился и множеством фестивальных наград, присужденных "Братану", и будущей припиской режиссера к Берлину.

Все это - режиссерские пристрастия в кино, космополитичный дух и среднеазиатский колорит - формируют уникальное полотно, не утратившее полноты и смысла и 18 лет спустя.

Отправив своих героев в одиссею на поиски отца, режиссер пустился в свое плавание - кинематографическое, выбрав для этого наиболее плодотворную точку отсчета - память. В конце концов оппозиция отцов и детей - вечная, будь то утверждение собственной самости в обычной жизни или в кинематографической карьере. А окончательно освободиться от влияния отцов, можно только вернувшись к ним еще раз, хоть на время, дарованное рамками одного лишь киносеанса. И если Фара, встретившись с отцом, в конце концов, обрел отцовство в себе, взяв на себя заботу о своем младшем брате, то Бахтиер Худойназаров обозначил свою связь сразу с несколькими отцами кинематографа. Производя на свет собственного первенца - Братана, он обошелся с их наследством трепетно, подтвердив тем самым свою принадлежность к среднеазиатской культуре, где уважение к отцам все еще остается хорошим тоном.