Фильм

Короткий фильм об убийстве

В первую очередь хочется сказать, что «Короткий фильм об убийстве» является в немалой степени еще и фильмом о любви, причем не той, что стоит в центре всевозможных мелодрам и любовных историй. Речь идет о любви в широком смысле этого слова, отчасти даже в религиозном. В фильме об этом говорит хотя бы одна из первых сцен. В ней молодой парень Яцек, зайдя в кинотеатр, спрашивает – «о чем это кино», «о любви…» - отвечает ему кассирша. «Короткий фильм об убийстве» является расширенной версией фильма, входящего в «Декалог» - цикл фильмов о десяти заповедях, человеческих грехах, об их месте в современном обществе. Не смотря на внешне кажущуюся социальную направленность фильма, мне кажется, картина в большей степени несет в себе именно религиозный смысл.

В «Коротком фильме…» три главных героя. Начинается фильм со сцены, в которой на таксиста Волдемара, одного из главных действующих лиц, выходящего из подъезда своего дома, бросают сверху грязную половую тряпку. Этот момент уже может более-менее охарактеризовать персонажа. О нем можно сказать, по крайней мере, то, что общество, в котором он живет, его, мягко говоря, недолюбливает. И в принципе это не удивительно – по ходу сюжета в дальнейшем различные сцены, связанные с Волдемаром, так или иначе, будут говорить о его внутренней мизантропии, ненависти к людям и отчужденности от мира сего. Например, эпизод, в котором Волдемар заставляет понапрасну ждать его (пока тот домоет свое такси) молодую пару (кстати, эта пара является ключевой во второй серии «Декалога»), а затем просто уезжает, так и не обслужив их. В его такси висит маленькая куколка дьявола, причем на этом моменте режиссер делает акцент, – это может символизировать то, что Волдемар дошел до той черты, когда он более не способен принять Бога и полюбить людей, а душа его отныне и навсегда принадлежит дьяволу. Скорее всего, именно это и послужило причиной того, что именно он оказался несчастной жертвой Яцека, следующего героя фильма.

Яцек – молодой парень, двадцати лет. Он является полной противоположностью Волдемара. В отличие от него – Яцек искренне нуждается в любви, но не в силах ее обрести. У него нет талантов, нет целей в жизни, нет возможностей как-то реализовать себя. По крайней мере, так считает сам Яцек. В своей серой и скучной жизни ему лишь изредка удается ловить искренние моменты счастья – да и те случаются по пустякам, которым обычный человек не придал бы особого значения. Таким как, например, смех двух девочек над Яцеком на улице рядом с кафе. Проблема Яцека в том, что он не может найти общий язык с обществом, он лишен с ним контакта. Это отлично символизирует сцена, в которой молодой англичанин в машине спрашивает что-то у героя по-английски, но Яцек, при всем желании помочь, не понимает его. У Яцека есть любовь – это пани Биатка. Когда он убивает Волдемара и забирает его такси – он предлагает ей уехать с ним. Тем самым он предлагает ей жизнь с ним, потому что влюблен. В фильме также была сцена, когда Волдемар предлагал той же Биатке «прокатиться» на своей машине, то есть, в отличие от Яцека, как бы пошло это не звучало, лишь использовать девушку ради своих низменных потребностей.

И, наконец, третий персонаж, адвокат Пётр, которому будет суждено защищать Яцека в суде. Пожалуй, именно он – самый трагичный персонаж, хотя по сюжету создается впечатление, что он успешен во всем. У Петра замечательная профессия, которую любит и которой гордится, считая ее важной социальной функцией, и что именно благодаря ней он может осуществлять помощь людям. У него есть любимая жена, которая родит ему сына. А главное – в нем есть тот набор человеческих качеств, которых так не хватало Волдемару с Яцеком. Петр единственный из героев остается жить, но жизнь его резко меняется после суда над Яцеком, который был казнен. И последняя сцена фильма, связанная непосредственно с Петром наталкивает на мысль о том, что все наше современное общество выстроено так, что жить в нем без греха – попросту невозможно. Ведь главный грех – это страдание и душевная пустота. Кто-то будет грешен из-за собственной отчужденности и ненависти к людям, кто-то из-за невозможности найти себя и добиться того, чего больше всего желает. И даже самые добрые, чистые душой и при этом успешные, нашедшие себя в жизни люди будут грешны, из-за горечи и страдания за судьбы других.

Сказать что фильм грустный – ничего не сказать. Фильм – душераздирающий. Он оставил после себя чувство потерянности и почему-то страха. Страха о том, что в этом мире я ничего не понимаю и совершенно точно никогда не смогу понять, а единственное, что остается – это лишь предполагать, догадываться... Ведь при всей своей религиозной, точнее даже христианской подоплеке, фильм предельно логичный, живой, правдивый. Он создает впечатление того, что "так оно все и есть", именно так наш мир и устроен. Поэтому для меня «Короткий фильм об убийстве» еще является и, своего рода, идеальной картиной того, как человек может заблуждаться в собственных взглядах, собственном мировоззрении, что человеку вообще свойственно ошибаться. За примером далеко ходить не надо – вспомнить хотя бы финал фильма и сопоставить его с нашей реальной жизнью. В конце концов, практически каждый день мы видим в интернете или по телевизору людей, которых приговаривают к тюрьме, (а то и к смерти) за убийства, насилие, воровство. А мы осуждаем их, презираем и ненавидим, при том, что даже и близко не знаем истинных мотивов их поступков.

С позиции христиакства - любого человека, совершившего преступление нужно не бездумно наказывать, а пытаться понять и помочь, потому что за всякими преступлениями стоят духовные грехи и страдания. «Со времен Каина ни одно наказание не исправило преступника и не остановило его от совершение преступления» - говорит в фильме Петр, и в этом есть правда, здесь и открывается еще одно дно фильма. В современном обществе всегда будет существовать конфликт между религией (в данном конкретном случае подразумевается христианство) и свецкой жизнью, который, возможно, не так просто увидеть сразу. Ведь по мнению первых, преступники - это мученики, нуждающиеся в помощи и сострадании, а по мнению вторых - лишь социопаты, заслуживающие наказания. И Яцек - который в момент убийства, должно быть, являлся рукой самого Господа, карающего Волдемара за то, что тот уже давно убил в себе человека, встав на сторону греха, сам в результате получает наказание, только уже со стороны государства, которое возомнило, что в праве само решать судьбу человека. А кто прав, и на чью сторону встать - каждый человек решит для себя сам.

Самый пронзительный фильм о самой короткой из десяти заповедей – шестой – был снят гуманистом Кесьлёвским в 1987 году. Это полноформатная версия пятого из 10 фильмов его телецикла «Декалог», о котором в свое время лестно отозвался (и даже написал статью) Стэнли Кубрик. Убийства в этом кино вынимаются друг из друга, как матрешки, однако логика доставания другая – от малой к большой. Сначала мы достаем крысу, потом кота, затем маленькую Марысю, Яцек вопиюще неумело совершает свое по-детски неосмысленное деяние, потом наступает очередь карающего правосудия – эта «матрешка» становится кульминацией и развязкой фильма. В композиционной градации очевиден рост авторской эмоциональности – сочувствия.
Но особый интерес здесь вызывает не «матрешечная» структура, а прием композиционного кольца. Мы начинаем просмотр с дикой живодерской игры, а заканчиваем его сценой торжества закона, регламентированной, сдержанной, холодной, чистой до стерильности. Внешне эпизоды разные, но внутренне они похожи, легко догадаться, чем – варварской сутью. «Не убий» можно нарушить хаотично, дико, стихийно, неосознанно, а можно – безупречно технично, логично и справедливо. Яркий, публицистически актуальный, острый и откровенный протест против убийства и насилия. И, казалось бы, говорить больше не о чем.

Однако главные выводы фильма кроются не в торжестве зла, насилия, смерти. Они – в слезах адвоката Петра. Он рыдает, как дитя, сентиментально, без стеснения, со всей чистотой и наивностью горя. Каждый сам ответит, почему он так убивается: от жалости, сострадания, несправедливости случившегося, от собственного бессилия переломить систему… А может, он рыдает о себе? Только в обществе, где колокол звонит по всем, по всем раскалываются чьи-то головы и раскачиваются тела повешенных, где всем, как этому адвокату, свойственнее слезы, чем гнев (даже если он праведный), возможно торжество заповеди «Не убий», не только формальное, но сердечное ее исполнение.

Это кино о вере в людей и в их спасение. Слова Яцека в финале такие пронзительные и детские: «Пожалуйста, я не хочу!». Слова Петра – такие убедительно взрослые, исполненные ответственности, вины и желания сделать все, что от него зависит, чтоб победить зло: «Я никогда не скажу «всё»!».

Поражает человечность режиссера. Действия Яцека жестоки, безобразны, хаотичны, бессмысленны, но для него он именно человек – неопытный, растерянный, одинокий в огромном мире неуютной Варшавы (оператор Идзяк использовал сотни зелёных светофильтров, исказивших цветовую гамму и сделавших небо города жёлтым, как прокисшая моча, а лица горожан – пепельно-серыми, как у покойников). Ничтожнейший из ничтожных не обезличен – у Яцека живое лицо. Лицо полуребенка с тоской по чистоте Первого Причастия и по потерянной сестре. Нам не дают четких мотивировок (психологических и социальных) его действий, но подспудно понятно, что его сломала несправедливость мира. Мы имеем возможность испытать предельность личного его восприятия, включиться в его жизнь, где есть сестра, мать, девушка, мечты, и в то же время пережить предельность дистанцирования от него – в ритуализации, регламентации сцен суда, тюрьмы. Но нота, когда-то задетая Пушкиным в «Медном всаднике» в разговоре о судьбе маленького человека («бедный, бедный мой Евгений»), ни на минуту не затихает, и в нормальном зрителе частное страдание героя отзывается сильнее, чем тожество общего закона. И, возможно, этот зритель задаст себе вопросы, уместно ли с общими мерками подходить к каждому частному случаю, и сколько справедливости во всеобщей, до автоматизма доведенной справедливости, есть ли она там вообще…

Яцек, как Евгений в «Медном всаднике», – маленький человечек в несложной истории любви, горя и стихийного насилия, необъяснимого законами логики. Неумный, неоригинальный, ничем не отличающийся от простых парней из провинции. У того погибла девушка, у этого – любимая сестра. Жизнь сошла с привычных рельсов. Не видит ли наш Яцек в таксисте виновника своих бедствий, как свихнувшийся Евгений – в памятнике? Возможно, для него это такой же «горделивый истукан» самодовольства и успеха. Бедный, бедный Яцек – воплощение крайнего бессилия личности, одинокой, обособленной, незначительной (и для государства, и для истории). Он также оглушен, ослеплен, «утоплен» большим городом, он также «безумен» в своем протесте.

Запомнился один эпизод. Думаю, на него обратит внимание любой киноман. В желании непонятно чего Яцек долгое время бессмысленно блуждает по Варшаве, заходит в кино, там идет фильм о любви, но кассир говорит, будто фильм плохой, тем самым отменяя возможность в контакте с искусством избежать страшного. Пока оно всё плохое, чтобы остановить нарушение 6й заповеди: и государством, и человеком, и законами, и индивидуальной волей людей. Самокритика режиссера прекрасна. Призыв к искусству очевиден: нужны хорошие фильмы о любви… Они могут кого-то уберечь от страшного, отменить грех. Вы в это верите? Прозаичность и простота веры в действенность искусства – личный мятеж режиссера против любого насилия, прежде всего законного, незыблемого, как памятник.

В финале фильма слезы прекраснодушного Петра лишены вкуса «тщетного милосердия». Даже если торжествует «Убий», но в ответ просто текут слезы, включается идея спасения, спасительной победы добра. Эти слезы работают, милосердие даже в виде слез не бывает напрасным. Оно непонятным образом работает в нас. Яцек работает в нас…

P.S. Один эпизод «Места встречи изменить нельзя» братьев Вайнеров имеет полное созвучие с этим фильмом. Старик в исполнении Гердта говорит: «По моему глубокому убеждению, преступность у нас победят не карательные органы, а естественный ход нашей жизни. Человеколюбие, милосердие». Шарапов спорит с ним: «Нет, с бандами покончим мы, то есть карательные органы». Ответ старика утопически прост: «Ошибаетесь, молодые люди. Милосердие — доброта и мудрость».