«Основная часть действия происходит в Париже, что тоже вносит приятное разнообразие, хотя надежда на то, что мракоборцы наткнутся в Les Deux Magots на Хемингуэя и Гертруду Стайн, не оправдывается (но одна местная знаменитость все же появляется). Что еще? Несколько раз мелькает Хогвартс. Действуют фантастические твари во главе с распиаренным нюхлем. Дебютирует будущая змея Волан-де-Морта — пока в облике красивой кореянки. Джуд Лоу вальяжен и моложав не в пример своему другу детства. Мы побываем в целых трех Министерствах магии — может быть, в авторском коллективе еще не хватает Ианнуччи. Все персонажи, включая Криденса, держатся за свои странные прически. В конечном счете, даже если они просто молча встанут и будут смотреть друг на друга — к чему, в принципе, этот фильм приближается, — трудно будет не получить от этого определенное удовольствие».
«Особенный шик в «Преступлениях Грин-де-Вальда» — визуальный ряд, за который отвечала, как всегда, гигантская команда специалистов. Отдельно хочется сказать про работу французского оператора Филиппа Русло. Он начинал карьеру в малобюджетных драмах Жана Жака Бенекса, снимал невероятную «Королеву Марго» для Патриса Шеро. Для него, давно работающего вдали от родины, эта картина — полноценное возвращение домой. Наверное, поэтому не оторвать глаз от Эйфелевой башни или Монмартра 1930-х годов, а от кульминации на кладбище Пер-Лашез буквально бросает в дрожь. Когда же Грин-де-Вальд созывает единомышленников на сходку, весь Париж вдруг покрывается воздушными траурно-черными драпировками. Каким бы коммерческим и мейнстримным ни был фильм Роулинг и Йейтса, это одна из самых красивых сцен, рожденных кинематографом в 2018 году».
«Главное отличие «Фантастических тварей» от «Гарри Поттера», напомним, состоит в том, что они работают без прикрытия: никаких книг нет, Джоан Роулинг сама пишет каждую историю с нуля в качестве сценариста, и по ним видно, что писательнице немного надоел британский литературный Азкабан и теперь ей хочется поездить по миру. Фильм 2016-го года был литературным экспериментом по переселению английского романа воспитания на американскую почву: в сюжете угадывались отсылки к Драйзеру, а политическая интрига напоминала о «Всей королевской рати». Второй фильм, несмотря на хронологическую нестыковку, уже напоминает «Триумфальную арку» Ремарка — драму про людей самых разных убеждений и национальностей, запертых в Париже накануне войны. То, что затевает в Европе Грин-де-Вальд, очень похоже на Вторую мировую — хотя один из сюжетных поворотов перед финишной прямой фильма и заставит нас в этом усомниться. Вообще, про каждого из героев здесь можно сочинить отдельный текст, который наверняка уже живет в голове Роулинг. Французский роман о мщении; английский роман о сироте; американский роман о борьбе за власть; русский роман о твари дрожащей. Отверженные и собратьями, и маглами волшебники вдруг задаются тем же вопросом, что и Раскольников, а в общих чертах сюжет странным образом напоминает «Бесов». Все это, конечно, случайности, но они потому и случаются, что Роулинг затевает нечто большее, чем «Гарри Поттер», — хотя и тот уже сам по себе был произведением библейских масштабов».
«Война» во многом наследует «Иде», которая принесла Павликовскому «Оскар»: примерно те же годы, такое же изысканное черно-белое изображение, такой же щадящий хронометраж — каких-то 80 минут. Скромность, которая обманчива, поскольку при демонстративном минимализме поляка интересуют большие, эпические темы, и за маленькими человеческими фигурками поворачиваются, невидимые глазу, колеса истории. Виктор, полный страсти, но внешне невозмутимый, напоминает героев Каурисмяки и, как некоторые из них, много времени проводит во французских барах: еще в первой трети фильма он бежит на Запад, когда партийное начальство начинает требовать от фолк-ансамбля петь про Сталина и аграрную реформу, и устраивается в парижский джаз-клуб (тамошних знакомых героя играют режиссер Седрик Кан и культовая актриса Жанна Балибар в забавной роли поэтессы). Зула же — славянская femme fatale в духе, условно говоря, молодой Дорониной. В мире, устроенном чуть более справедливо, чуть менее абсурдно, их отношения обернулись бы комедией — что, собственно, Павликовский долгое время и отыгрывает, — но в нашем мире на них все равно будет печать трагедии».
«Как и «Иду», «Холодную войну» отличает высокая визуальная культура. То, что бросается в глаза, лаская или застя взор: шикарная, старомодно контрастная черно-белая картинка, классическое соотношение сторон кадра 1:1.33 — это кино-кино, словно выпрыгнувшее из раннего Вайды, похожее на неизвестный шедевр «польской школы кинематографа». И все же «Холодная война» Павликовского не то, чем кажется. Название — мираж, привычный исторический оксюморон прирастает новым смыслом: это фильм не об идеологическом и военном противостоянии и даже не о пересечении государственных границ, а о любви, разрезанной ими (впрочем, есть на ее пути преграды и посерьезней), о привычке подчиняться ее власти, радости отказа от себя (чего на самом деле лишается эмигрант?) и о жизни без того, к чему ты так привязан».
«Вайда как-то позавидовал Ингмару Бергману, который, будучи шведом, «может себе позволить снимать кино просто про мужчину и женщину», в то время как он, Вайда, всю жизнь «рассказывает про барышню и солдата». В этом разница между Западной и Восточной Европой: в одном случае это жизнь, прерываемая вспышками войн, в другом — перманентная война, горячая или холодная. Павликовский, герой уже другого времени, освоивший постмодернистское пространство по обе стороны занавеса, может себе позволить нарушить польскую специфику, но глубины Бергмана ему не достичь. Ученик-отличник «польской школы», он работает на территории ее главных смыслов и даже как будто расширяет ее. В «Холодной войне» строит сентиментально-патриотическую метафору, выводя героями-жертвами и тех, кто был занят карьерой и личной жизнью, не особенно задумываясь о высоких материях. <...> В какой-то момент безупречно выдержанный стиль «Холодной войны» начинает напоминать обложки глянцевых журналов, дайджесты великих романов, фильмы Клода Лелуша и километры сериалов, ловко спрессованные в 88 минут экранного времени. Только не надо слишком сильно нервничать по этому поводу. Мир давно смирился с тем, что История сплющилась до рамок токсичной мелодрамы. А романтизм и страстность, присущие «польской школе», остались в историческом прошлом. Спасибо «Холодной войне» за отблеск этой великой школы. Отблеск, но не более».
«Собачьи метафоры, из которых состоит картина Гарроне, выдыхаются быстрее, чем мы успеваем сказать «тяв». Любители собак без труда придумают героям какие-нибудь правильные аналоги или выберут из предложенных — тут действуют чихуа-хуа и дог, например — и расшифруют их поступки в соответствующих терминах: всяческая альфа-самцовость, попытки дрессировки, практика помечания территории и так далее. Маленький человек, как мы помним из собственных школьных сочинений, мечтает, чтобы его зауважали и похвалили, но жестокое общество не спешит этого делать, как равнодушный хозяин, которому зря машут хвостиком. Все это правильно, прямолинейно и скучно».
«В хмурой истории режиссера «Гоморры», основанной на реальных событиях, ровно столько же атмосферы мелкого и мерзкого криминала, беспричинной агрессии и неприкаянных людей, как в самом известном фильме Гарроне, но еще больше сардонического юмора. Оба исполнителя главных ролей — потрясающие харизматики: будь это простоватый собачий парикмахер с большой мечтой или демон, испытывающий его человечность. Их будни описаны так, что в реальность пригородного Неаполя вживаешься моментально. Собачий лай, хмурые закоулки, негостеприимный мир мужиков в растянутых трениках — Гарроне умеет создавать вокруг своих персонажей не просто документальную атмосферу. В полтора часа его сумрачного фильма вмещается стеб над показной маскулинностью, кровавая история мести, несколько смешных эпизодов из жизни животных, шутки про малый бизнес и десяток типажей, которых легко встретить в любой провинции от Лиссабона до Владивостока».
«Догмэн» же, несмотря на пудовую реалистичность с вкраплениями комичного, тяготеет больше к сказке, если не сказать в супергероике. Dogman — вполне себе имя для защитника униженных и оскорбленных, а Марчелло проявляет недюжинную любовь как к собакам, так и к окружающим. Даже отморозку Симоне он, кажется, симпатизирует. Однако и на такого славного человека нашелся свой крептонит: даже самая добрая собака, будучи загнанной в угол, может вцепиться в глотку, равнодушие закона заставляет граждан решать проблемы самостоятельно — и так далее. «Догмэн» как будто сшит из трюизмов, как собачья подстилка, что особенно бросается в глаза на пронзительной предфинальной сцене, когда бесконечно одинокому Марчелло мерещится, как его соседи и приятели играют в футбол. В этом абсолютно антониониевском эпизоде Гарроне на мгновение будто бы покидает будку очевидного, но затем вновь пускается в досужую публицистику. Гав-гав».