20 лет «Властелину Колец»: Мир изменился

Моя прелесть

«Властелин Колец» — единственная в моей жизни книга, которую я украл. Двенадцатилетним ребенком, ничего не зная о Толкиене, я случайно наткнулся на нее в туннелях районной библиотеки, прочел и не смог справиться с соблазном. Честными глазами уставившись на библиотекаршу, я вынес книгу под рубашкой, выдрал страницу со штампом, закалякал шифр на обложке и прокурлыкал родителям, что я выиграл ее в школе, на викторине, это подарочек нам, на будущий день рождения, грллум… Сразу хочу заметить при этом, что я никогда не распевал эльфийские песни, не бегал по Нескучному саду с мечом и не требовал, чтобы паспортистка поменяла мне имя на Фродо Александрович Данилкин. Я не был толканутым, но чаще всех других книг я перечитывал «Хранителей» (они же «Братство Кольца». — Прим. ред.). Последний раз это случилось лет в 17; с тех пор я много чего подзабыл, но книжку не потерял — вот она, все такая же, тяжеленькая, обложка тускло поблескивает, моя прелесть. И вот сейчас, перед премьерой голливудского фильма, которого я, хотите верьте, хотите нет, ждал всю жизнь, я снова ощупываю ее и думаю: что это там у меня в кармане, на что потратили три-с-с-та мильон-н-чиков, чего мне, собственно, до этой премьеры.

издательство «Радуга»

На двери комнаты одного моего приятеля киноварной краской было выведено: «Фродо жив!» Он тоже лет в 12 прочел Толкиена. «Фродо жив!» было паролем для всех, кто знает о Средиземье. Вообще все люди на свете делятся на тех, кто читал Книгу, и тех, кто отказался от Нее. Последних, кстати, довольно много. Выяснилось, например, что в редакции журнала «Афиша» больше половины сотрудников никогда не читали Толкиена. Слышали — это да, но не читали. «А правда, что хоббиты — это такие полулюди-полузайцы? — спросили меня. — Типа как Шнуров на обложке?» Хоббиты, уверяю вас, не похожи на Шнурова, даже на Шнурова с заячьими ушами с декабрьской обложки «Афиши». Они полулюди-полузайцы скорее в лингвистическом смысле: так как произошли от скрещения слов homo — «человек» — и rabbit — «кролик». Физиологический шов от этого скрещивания — маленький рост и волосатые ноги-лапы. Сюжет «Властелина Колец» заключается в том, что хоббит Фродо должен уничтожить доставшееся ему Кольцо Всевластия, выкованное Черным властелином Сауроном. Вместе с отрядом Хранителей он движется к Мордору — земле Саурона, где находится гора Ородруин, в огнедышащих недрах которой Кольцо должно расплавиться. Несмотря на то что половина человечества плохо отличает хоббитов от Шнурова, в общих чертах сюжет «Властелина Колец» всем известен. Все знают, что это история про переплетение добра и зла, про то, что путь домой, в Норгорд, лежит через Мордор.

10 000 фунтов Толкиена

«Властелин колец: Братство кольца»/New Line Productions

Вот уж лет сорок переиздания Толкиена приносят правообладателям более миллиона фунтов ежегодно. Перед премьерой фильма на Западе продажи Толкиена подскочили на 500 процентов. В 1997 году в Англии был проведен опрос общественного мнения: выяснилось, что главная книга XX века — «Властелин Колец». Экранизация Толкиена — самый ожидаемый кинопроект века. Я искренне уверен, что все компьютерные спецэффекты изобретались себе и совершенствовались потихоньку, чтобы в один прекрасный день снять экранизацию Толкиена. Все прочие, включая шедевры этого жанра — от лукасовских «Звездных войн» до джеймсбондовских титров, — все это было генеральной репетицией «Властелина Колец». Сам Толкиен с сомнением относился к кинематографу, но права, однако ж, в 1969 году продал — за 10000 фунтов. В 90-х годах ходили слухи, что игровой фильм снимет не то Ридли Скотт, не то Тим Бертон. 300-миллионный бюджет и будущее целой голливудской студии повесили, однако ж, на Питера Джексона, новозеландского режиссера фильмов ужасов.

«Титаник» по сравнению с «Властелином» — жалкая деревянная пирога; «Властелин Колец» — айсберг. Три зимы подряд, на Западе под Рождество, у нас после Нового года, в кино будут идти премьеры трех частей фильма «Властелина Колец»: «Братство Кольца», «Две твердыни», «Возвращение государя». Хороший ли получился у Джексона «Властелин колец»?

Одна вполне вменяемая барышня, узнав, что в фильме нет Тома Бомбадила, тотчас же заявила, что это ее любимый герой (черт возьми, ну почему именно он) и без него наверняка весь дух книги утратился (уж конечно), смотреть его она будет через силу и вообще все это ей не нравится. Она не бегает по Нескучному саду и не называет себя хоббитессой Гортензией. Но и ее, видите ли, это волнует! Что уж говорить о толканутых на всю голову, которых по всему миру — орды. Все они следили за Джексоном пристальнее, чем Сауроново Око за Фродо. На одном сайте вопили, что у Толкиена Боромир — брюнет, а играющий его актер Шон Бин — светлый, поэтому фильм следует предать анафеме. Книга Толкиена сама как Кольцо: его очень тяжело нести, им нельзя завладеть, а можно только временно хранить. Джексон, сняв этот фильм, совершил большой смелости поступок. Он сам стал Фродо, который пронес Кольцо, чтобы сбросить его в недра голливудского Ородруина. Надо сказать, сценаристы обошлись с книгой весьма аккуратно. Единственной линии, которой нет вовсе, — томбомбадиловской; все остальные худо-бедно присутствуют. Дважды просмотрев кино, могу сказать: в смысле верности первоисточнику фильм получился вполне сносным. Особенно — как съязвил сам Толкиен про драматическую постановку одной чужой сказки — для человека, который не читал книги.

Волхв — это судьба

Толкиеновское Средиземье — это чудо-йогурт, в котором кроме хоббитов бултыхаются эльфы, гномы, люди, орки, тролли, злые и добрые маги, волшебные драконы, орлы, самоходные говорящие деревья энты. Над всей этой молочной кашей, словно туман, стоят чары — конденсированные частички волшебства. По моему разумению, главная коммерческая тайна Толкиена не хоббиты и драконы, а чары: эльфийский или, напротив, мордорский гламур. Всяк фольклорист знает, что существует несколько бродячих сюжетов, типов героев и сюжетных «функций» — стандартных элементов сюжетной структуры (уход из дома, встреча с помощником и т.д.). Толкиен к этому относился крайне раздражительно. «Для сказки важны именно акценты, атмосфера, не поддающиеся классификации конкретные детали сюжета, а главное — общий смысл, который оживляет весь сюжетный скелет», — писал он в эссе «О волшебной сказке». По его мнению, необходимо различать чары и магию. Магия — набор волшебных приемов, которыми может воспользоваться кто угодно; ее цель — власть. Чары сродни искусству, они действуют и на создателя, и на зрителя.

Толкиеновский гламур опускается и окутывает читателя не как бутафорский дым на концертах Владимира Кузьмина, а как радиация, как подземный гул.

Текст изнутри светится. Чары скрыты прежде всего в его несколько идиотской, на взрослый взгляд, эпической стилистике — в песнях, в архаизмах, в синтаксических инверсиях. Вообще все, что ни есть у Толкиена, имеет лингвистические корни. В этом его главное отличие от авторов фэнтези, которые расплодились после Толкиена как тараканы. В высшем смысле Толкиен ничего не придумал. Он выкопал это в языке, в языках. Все Средиземье выстроено на лингвистическом фундаменте, и даже слова здесь как будто имеют другой химический состав; каждое слово имеет функцию заклятья, у него другая — не наша — прагматика.

Главное достоинство фильма Джексона — он полон магии. За свои 5–10 долларов вы в течение трех часов наблюдаете за высококачественными, дорогими чудесами. Фильм обвиняют в том, что он весь дигитальный, слишком ненатуральный и из-за спецэффектов якобы и настоящие новозеландские пейзажи выглядят так, словно они спроворены в фотошопе. Сам Толкиен (по другому, впрочем, поводу) выразился так: «Мы должны быть довольны супом, стоящим перед нами, и не стремиться увидеть говяжьи кости, из которых его сварили». В самом деле, кому какое дело, из чего сделаны хоббитские волосатые ноги!

Главный недостаток джексоновского фильма: там есть волосатые ноги (цифровые или натуральные, неважно), но нет чар. Сначала мне показалось, что это потому, что Джексону не хватает времени на саспенс, не на трюки, а на собственно кино — на то, что сделали бы из Толкиена Линч, Бертон или Гиллиам. Но потом я понял, что фильм — притом что он удачен как экранизация — неправильный по настроению: он слишком бодрый.

Великое Лихо Дарина

«Властелин колец: Братство кольца»/New Line Productions

Как персонажи Толкиена, бывает, прекращают свою будничную деятельность и затягивают какую-нибудь древнюю песнь, так и мне позвольте сделать небольшое отступление. Автор этого текста в середине 90-х начинал свою карьеру в глянцевом журнале с комичным названием «Дарин» (у Толкиена, если вы помните, Дарином звали великого гномьего царя, построившего чертоги Мории). Видит бог, это не был ни аналог «Московского хоббита», ни еще какой-нибудь «Вестник Средиземья». Никто — ни главный редактор, ни владельцы не могли объяснить, откуда взялось это название; только пожимали плечами и говорили что-то вроде: «Был такой гном» (?!). Как гномы добывали золото, так очарованные сотрудники «Дарина» странствовали по Москве, собирая рекламу. Придавленный странным названием — и сам журнал был каким-то грустным: на нем лежала печать вековечной мглы, особый меланхолический дух; это был, я бы сказал, плач по недостижимому новорусскому совершенству, великому царству, которое вот-вот должно пасть под натиском орд конкурентов.

Неудивительно. Все, что связано с Толкиеном, до некоторой степени грустно. Друг Толкиена Клайв Льюис первым заметил: книга пронизана меланхолией. «Властелин Колец» — сказание о смене эпох, об утрачиваемом времени. Парадокс толкиеновской волшебной страны — в том, что ее жители вынуждены всеми силами избавляться от самого чародейного предмета, если хотят выжить вообще. Разрушая чары Черного Властелина, Фродо одновременно приближает новую эпоху — в которой нет места эльфийским чарам. Вот эта внутренняя трагичность в фильме и не передана; это, может быть, и не комикс, но всего лишь экшн, приключения. Именно за эту внутреннюю грусть, которая, словно капелька йода, разлита по всему тексту, миллионы читателей любят Толкиена. Именно этой меланхолии, пронизанности грустью, так не хватает фильму. Вы помните, как заканчивается «Братство Кольца»? Главой «Разброд», провалом предприятия Хранителей, тьмой и неопределенностью. У читателя возникает ощущение, что их на веки вечные сослали работать в журнал «Дарин». Фильм же заканчивается на очень бодрой ноте. Нет никакого сомнения, что Фродо дойдет до Мордора. Это неправильно.

Англия, Англия

Шир, или Хоббитания, в фильме Джексона похожа не то на долину Телепузиков, не то на рекламный ролик про деревни Вилла-Рибо и Вилла-Баджо. Хоббиты очень хороши: они действительно маленькие, без обмана (компьютерное искажение перспективы); массовка хоббитов напоминает съезд персонажей Диккенса, выращенных в кувшинах компрачикосов. Замечательнее всех Фродо — миниатюрный человек Элайджа Вуд, похожий на статуэтку втрое уменьшенного Филиппа Киркорова, вырезанную из слоновой кости закарпатскими мастерами-униатами; совершеннейший инопланетный гость. Больше всех похож на человека (в смысле — на настоящего хоббита) Сэм, слуга Фродо; а вот приятели Пин и Мерри подозрительно напоминают русских актеров в ролях гардемаринов-вперед. Меланхолическое настроение автора трилогии, пронизывающее собой всю книгу, — следствие глубокой толкиеновской англофилии. В книге «речь идет в особенности о хоббитах» — пасторальных англичанах из деревенской глубинки конца XIX века, какими их сам Толкиен застал в детстве.

Толкиеновская книга — за неимением никакой другой — стала библией англосаксонско-центричного мира, успешно и бескровно заменившей собой прежнюю, иудео-христианскую. Толкиен не противоречит Двум Заветам; он предлагает этически тождественную, но генетически иную мифологию — основанную на мифах северных народов. Англосаксонская мифология, разработанная Толкиеном, более подходит для сегодняшней геополитической ситуации. Из нее очень легко конденсировать этический кодекс белого человека, завоевателя-джентльмена.

Сейчас, когда Толкиен выброшен на самые массовые рынки в виде киноблокбастера, его заунывный плач по доброй старой Англии будет восприниматься совсем по-другому. Успех фильма знаменует перевод стрелок массового сознания с иудео-христианской морали на древнеанглосаксонскую. В этом суть Реформации Толкиена.

Великий Отказ

«Властелин колец: Возвращение короля»/New Line Cinema

Еще один мой приятель, также нетолкиенист, вот уж много лет, тем не менее, является обладателем электронного адресочка «gorlum-чего-то-там.соm». Не уверен, что его одобрил бы сам Толкиен. Толкиен — тут можно побиться об заклад — вообще никогда не стал бы пользоваться Интернетом. Оксфордский профессор отчаянно сопротивлялся прогрессу, даже в том, что у него дома никогда не было ни телевизора, ни стиральной машины. «Властелин Колец» — сложно структурированная тормозная система, которая, по замыслу Толкиена, должна замедлить грехопадение человечества, возродив и реконструировав древние мифы. Мир Толкиена — самоподстраивающаяся к современным условиям геополитическая конструкция. Все понимают, где Хоббитания, а где Мордор. Это для хиппи-шестидесятников Толкиен был аналогом святого Франциска, защитником деревьев, чудаком-пацифистом. В 90-х как-то вдруг открылось, что Толкиен — исключительно правый по убеждениям, монархист; в его письмах сыну Кристоферу можно даже найти пассажи, где он осторожно восхищается германским духом. Понятно, что ненавистные ему орки — это существа монголоидных рас. По выражению одного американского критика, «Властелин Колец» — это элегия, написанная в память об утраченных иерархиях, слегка окрашенная ксенофобией, тоской по расовому неравенству и подавленной сексуальностью». Новая эпоха страшила Толкиена, изведавшего на себе последние достижения прогресса в окопах Первой мировой. Механизация, по Толкиену, есть загрязнение. Это не значит, однако, что Толкиен был мракобес и луддит. Новейшие биографы остроумно называют его борцом против модернизма в искусстве, выбравшим для крестового похода крайне неудачное время — XX век. Его нелепая на первый взгляд мифопоэтика, маниакально подробно структурированная история несуществующего мира, с языками, географией, этнографией и летописными хрониками, — все это утверждалось им как последний оплот в борьбе с тьмой прогресса. Все ценности новой эпохи осуждались им как пустые и злые. Его знаменитый эскапизм — уход в страну странных слов и бесплотных духов — был формой Великого Отказа. Штука в том, что именно Толкиен стал книгой XX века. В 1997 году выяснилось, что народ-то — с Толкиеном. Мифические карлики и волшебники оказались ближе и понятнее, чем «Черный квадрат» и «Улисс». Модернистский проект не был поддержан снизу, он провалился. И экранизация Толкиена, причем вполне традиционная, «без модернизма», — великое событие. Его успешность означает, что массовая культура официально модернизму отказала.

Толкиен и Галкин

«Если в 17 лет вы не считаете «Властелина колец» книгой всех времен и народов, у вас с головой не в порядке. Но если вы придерживаетесь того же мнения и в 50, то у вас точно не все дома», — сказал как-то английский писатель Терри Пратчетт.

Штука в том, что очень много и тех, и других; толканутым стать — раз плюнуть. Толкиен — очень хороший рассказчик, и вся его приключенческая психолингвистика затягивает необычайно. Еще один мой приятель (я сам удивляюсь, откуда их столько) начинал свою карьеру в маленькой телекомпании под названием «Валинор». «Валинор» — благословенный град, описанный в «Сильмариллионе».

Менеджер под большим секретом рассказывал мне, будто в сейфе у генерального хранится якобы некое прекрасное кольцо, которое… Рассказываю я это к тому, что за Толкиеном тянется тяжелый шлейф «толканутости» — разного рода абнормальностей, которые могут отвратить вменяемых зрителей от посещения кинозалов. Не секрет, что заядлые толкиенисты пользуются дурной славой, мало уступая в этом отношении английским болельщикам. «Истый читатель Толкиена, раз открывши Средиземье, никуда оттуда не денется, а со временем доберется и до «Сильмариллиона», — сказал как-то переводчик В.Муравьев. Кое-кто, однако ж, забирается и подальше и уже самостоятельно пишет на дикой тарабарщине продолжения саг («Аз есмь Гуль-Гулуд, сын Гиль-Галада из Эмин Бэрайда, что на Амон Суле»), таскается по субботам в Нескучный сад «поманьячиться» (сразиться на деревянных мечах) и даже сочиняет частушки про Саурона («С Сауроном мы сидели, на крылечке плакали…» и т.д.). Не верите? Я собственными глазами читал эти частушки! Толкиен, безусловно, ответственен и за существование телекомпании «Валинор», и вообще за души этих людей. Фильм Джексона — в некотором смысле — может быть искуплением за этот грех. Толканутые поневоле вынуждены будут опомниться, угодив вдруг под миллионноваттные прожектора массовой культуры. Отныне Толкиен, Кристина Орбакайте, Маринина, Микки-Маус и Максим Галкин — явления гомогенные. Пожалуй, это и к лучшему: даст бог, фильм Джексона для этих людей станет своего рода психотерапевтическим катарсисом.

Эпилог

«Властелин колец: Возвращение короля»/New Line Cinema

С какой стати довольно неуклюже изложенные побасенки длиной в 1000 страниц о том, как маловразумительные мелкотравчатые существа воюют за какое-то ювелирное изделие, стали более читаемой книгой, чем Библия и «Унесенные ветром»? Понятно, что Средиземье — это как бы альтернативная история нашего собственного мира, мифологическая аллегория нашего существования. С другой стороны, какое нам дело до североевропейских мифов и всех этих полузайцев! Однако ж Толкиен въелся в реальную жизнь не только «сверху», но и каким-то глубоко анекдотическим образом. Все мы — бывшие сотрудники журнала «Дарий», телекомпании «Валинор», обитатели комнат с надписью «Фродо жив!» и обладатели электронных адресов «gorlum-чего-то-там.com» — невероятным образом составляем некоторое «братство кольца» и непременно-таки окажемся на премьере джексоновского фильма, каким бы он ни был. Мы не толканутые, но мы постоянно помним о Средиземье, Мордоре и пути к Ородруину. Чары Кольца действуют.