«Чекист» Александра Рогожкина: просто один из самых страшных фильмов на свете

Когда в 2021 году сначала на фестивале в Венеции, а затем на «Кинотавре» показали эстетский экшен «Капитан Волконогов бежал» Натальи Меркуловой и Алексея Чупова, то, разумеется, не обошлось без его сравнений с рогожкинским «Чекистом», ведь оба фильма рассказывают про расстрелы, расчеловечивание целого народа и раскаявшихся в конечном счете силовиков. Отметим, что у Меркуловой и Чупова вышла виртуозная, увлекательная, хоть и не лишенная чрезмерного пафоса (особенно в финале), постановка, к которой по существу можно предъявить одну претензию, да и то не художественного, а этического толка: для картины, повествующей про страшный красный террор, ее слишком приятно смотреть. Она не выводит из зоны комфорта, не выбивает почву из-под ног, а, наоборот, изумляет своей красотой: костюмами Надежды Васильевой, разрисованным авангардными граффити Петербургом, картинкой оператора Марта Таниэля, поэтому кому-то даже может показаться, что фильм ненароком эстетизирует пытки (хотя это, конечно, не так). Совершенно иное впечатление производит «Чекист» — экранизация повести Владимира Зазубрина «Щепка» (1923).

Начинаясь сценой казни на фоне простреленных дверей в подвалах губернской «чрезвычайки», фильм Рогожкина сразу бьет зрителей кувалдой по голове и не перестает ее молотить до самого финала (в этом бескомпромиссном подходе он ближе всего к военной драме Элема Климова «Иди и смотри»). У картины крайне схематичный сюжет: три чекиста — Срубов (Игорь Сергеев), Пепел (Алексей Полуян из «Груза 200») и Кац (Михаил Вассербаум) — решают, кого казнить («Мнение?» — «Расстрел»), а потом этих людей казнят. И так на протяжении почти полутора часов: вынесение приговора — расстрелы, вынесение приговора — расстрелы. Изредка мы видим Срубова за пределами рабочего кабинета, на улице, дома или в ресторане, но кажется, что ему комфортнее всего на работе.

В закольцованной фабуле фильма, показывающей рутинную жизнь чекистов, легко можно увидеть метафору кругов ада, внутри которых вынуждены вращаться главные герои, а в уборщице (Нина Усатова) — метафору самих палачей. Если первая занята уборкой помещений, то вторые — страны: от аристократии, буржуазии и священников (у всех этих людей, к слову, есть характеры и история, поэтому смерть каждого из них воспринимается не как статистика, а как трагедия). Вообще в фильме много символов: от окровавленных дверей, ведущих в царствие небесное, до насилия, выступающего аллегорией сексуального возбуждения (кажется, что некоторые силовики просто тупо получают от него извращенное удовольствие). Рогожкин специально жертвует психологизмом в угоду символизму, а также выбирает для фильма выразительный, но сухой, можно сказать, аскетичный стиль повествования.

С помощью механических действий чекистов он показывает, как насилие превращается даже не в обыденность и норму, а в ритуал. Повторяющие ежедневно одни и те же действия, палачи революции уже просто не замечают ужаса происходящего, пока однажды система не даст сбой, Срубов не очнется от этого страшного морока и не забьется в истерике. В примерно таком же непростом положении находится и сам зритель. Не каждый, наверное, окажется способен выдержать эти изнурительные полтора часа (первые впечатления от фильма, будто тебя пригласили на настоящую казнь), но те, кто сможет, после просмотра почувствуют себя немного другими. В финале это очень страшное кино дарит настоящий катарсис (очищение) не только зрителям, но и главному герою, причем как в переносном, так и в самом прямом смысле. Капитан Волконогов бежал, а начальник губернского ЧК Срубов понял, что от себя не убежишь — и сошел с ума.