10 крутых фильмов, снятых театральными режиссерами

Ингмар Бергман работал в театре всю жизнь, и хотя весь мир знает его по большей части как кинорежиссера, сам он ощущал себя в первую очередь человеком театра. Знаменитая «Седьмая печать» — эстетская философская драма в декорациях условного Средневековья — выросла из пьесы «Роспись по дереву», которую режиссер сочинил для своих студентов-актеров, отталкиваясь от фрески XV века «Смерть, играющая в шахматы». Прежде чем переделать пьесу в сценарий фильма, Бергман дважды поставил ее на сцене и один раз — на радио. Отчасти «Седьмая печать» — как раз о театре. Помимо основного сюжета о рыцаре-крестоносце, который идет на сделку со Смертью, в картине есть побочная история бродячей труппы. В этой части фильма Бергман размышляет о природе лицедейства: его комедианты — разом и маргиналы, и трикстеры, и праведники, которым открыт доступ к мистическому уровню реальности.

Даже если вы не видели «Ромео и Джульетту» Франко Дзеффирелли, одну тему из саундтрека Нино Роты вы знаете наверняка — вот эту. Прежде чем снять экранизацию, которая завоевала два «Оскара» и три «Золотых глобуса», итальянец поставил целых два спектакля по «Ромео и Джульетте» — у себя на родине и в Лондоне, где заглавную женскую роль, между прочим, играла молодая Джуди Денч.

Вместо возвышенных трагических героев режиссер показывает витальных молодых людей, которым позволительно шутить и заниматься сексом, — довольно смелое обращение с Шекспиром по меркам 1968 года, которое и сегодня выглядит убедительно. На главные роли Дзеффирелли взял очень юных актеров-дебютантов, шестнадцатилетнюю Оливию Хасси и семнадцатилетнего Леонарда Уайтинга: персонажей-подростков впервые играли подростки-актеры. И еще: ни один режиссер ни в кино, ни в театре до сих пор не смог убить Меркуцио так же изобретательно, как в этом фильме.

«Лир» Григория Козинцева — выходца из авангардного театра 1920-х — увидел свет почти 50 лет назад, но в плане трактовки Шекспира остается образцовой работой, способной дать фору многим современным постановкам — в отличие от «Гамлета» со Смоктуновским, который сегодня смотрится до ужаса наивным. К примеру, режиссер добавил в трагедию нечто вроде античного хора — мрачную толпу нищих бродяг, безымянных подданных Лира, которых мы встречаем то тут, то там, и с которыми монарх впервые сталкивается лицом к лицу в кульминационной сцене бури. Отношения короля с народом здесь важны не менее чем отношения с дочерьми и тоже проходят эволюцию — в начале фильма толпа смотрит на него как на бога, а ближе к финалу Лир-изгнанник сам становится одним из толпы. Еще одна находка — расширенная роль шута, который у Шекспира исчезает в неизвестном направлении в середине пьесы.

Гений высокотехнологичного театра, канадец Робер Лепаж экранизирует собственную пьесу про натянутые отношения двух братьев: один — успешный телеведущий, другой — фантазер-неудачник, который живет космосом, пишет диссертацию про Циолковского, мечтает о встрече с советским космонавтом Леоновым и снимает документалку про Землю, адресованную пришельцам. Обоих играет сам автор — не только большой режиссер, но и прекрасный актер (в театральной версии он оставил себе вообще все роли).

В картине много визуальной лирики, без которой Лепаж ни в кино, ни на сцене не может обойтись. Мечтательный главный герой мастерит модель Солнечной системы из блестящих аквариумных камешков. Дверца стиральной машины превращается в иллюминатор. Космонавта, вышедшего в открытый космос и привязанного тросом к кораблю, режиссер показывает встык с кадрами человеческого эмбриона. Короче, большое то и дело отражается в маленьком, космическое — в земном, общее — в частном, и не только на уровне картинки, но и на уровне сюжета.

Некий молодой человек заявляется домой к богатому старому писателю, представляется любовником его жены и просит для нее развода. Тот не возражает и даже предлагает помочь с деньгами — надо же паре на что-то жить. А чтобы все были в выигрыше, он решает инсценировать ограбление: гость обчистит сейф, а хозяин получит страховку. Вот только план мужа на самом деле — ловушка, которая окажется первым раундом в поединке двух изобретательных умов.

Так начинается пьеса Энтони Шаффера, которую в 1972 году экранизировал Джозеф Манкевич: писателя играл патриарх английской сцены Лоуренс Оливье, а любовника его жены — молодой Майкл Кейн. 35 лет спустя актер и режиссер Кеннет Брана — человек театра в той же мере, что и человек кино (он также ответственен за усы Пуаро и молот Тора) — снял ремейк с тем же Кейном в роли мужа и Лоу в роли любовника. Из олдскульного поместья дуэль переместилась в суперсовременный стеклянный дом, напичканный техникой. Но главное, что изменилось, это текст: Брана позвал в сценаристы нобелиата Гарольда Пинтера — тогда британского драматурга номер один, — и тот порядком переделал пьесу, отменив устаревший классовый конфликт и добавив сексуальное напряжение между мужчинами.

Однозначно лучший фильм Ивана Вырыпаева — самого знаменитого из ныне живущих российских драматургов, о котором часто забывают, что он еще и отличный режиссер. В картине семь альтернативных сюжетов, которые разворачиваются в одной и той же больничной палате между одними и теми же героями: гениальной танцовщицей, ее мужем, матерью, подругой семьи и медсестрой. В каждой новелле кто-нибудь из них умирает за кадром, а остальные, как это водится у Вырыпаева, размышляют в эссеистической манере об искусстве, страдании, принятии и других отвлеченных предметах.

Точкой отсчета в их рассуждениях обычно служит «Танец Дели» — шедевр главной героини, который та сочинила в Индии, на грязном рынке, в один миг прочувствовав боль всех обездоленных людей, кто ее тогда окружал. «Танец Дели» — самый театральный и самый минималистичный фильм в этой подборке: там нет буквально ничего, кроме диалогов и блестящих актеров. Никакого танца Вырыпаев, разумеется, показывать не стал, оставив его на откуп воображению.

Суровая история с социальной подоплекой: казалось бы, как раз такими вещами режиссер Корнель Мундруцо занимается в «Протоне», главном на сегодня драматическом театре Будапешта. С другой стороны, это первая картина режиссера, которую нельзя представить в виде спектакля. Согласитесь, на сцене затруднительно показать огромную собачью стаю, которая лавиной несется по городу в стиле фильмов о зомби. Разве что в театре кукол — но все равно будет не то.

Сначала кажется, что Мундруцо пересказывает извечный сюжет «ребенок и его собака»: отец заставляет дочь-подростка выбросить беспородного пса на улицу, и пока девочка тайком от папы прочесывает Будапешт в поисках питомца, тот попадает из одной передряги в другую. Но потом понимаешь, что для семейного жанра кино слишком жесткое и многослойное. А когда дворняги собирают армию, чтобы целенаправленно мстить разным живодерам, зритель уже четко видит, что речь не совсем о животных.

По сути, «Белый бог» — это «Собачье сердце» наоборот. Мундруцо подразумевает под собаками не только собак, но и бесправных человеческих существ — совсем как Булгаков, однако сочувствует им несравнимо больше. И даже оставляет надежду на примирение между привилегированными «богами» и теми, кого они держали за мусор.

В фильме снимались двести с лишним собак-метисов, которых команда собирала по приютам. Режиссер заверял, что после съемок всем нашли хозяев. Кобели-близнецы, сыгравшие главную роль, так впечатлили жюри каннской программы «Особый взгляд», что оно не только дало фильму главную награду, но и выделило псам спецприз.

Режиссер Михаил Угаров и сценарист Елена Гремина — идеологи новой российской драматургии и бессменные руководители «Театр.doc» — разоблачают миф о Чехове — деликатном интеллигенте в пенсне и с бородкой, опираясь, по своему обыкновению, на документы. А конкретно на письма писателя, в которых он показывал себя человеком беспощадным и язвительным. Все события фильма умещаются в один день в усадьбе Бабкино, где, помимо Чехова, жил его приятель Исаак Левитан: самого художника в истории нет, зато левитановская природа лезет из каждого кадра. Писателю всего 26, он тянет на себе большую семью, безжалостно давит на братьев, пытаясь их направить на что-то дельное, и проживает ситуации, которые спустя десятилетия опишет в пьесах. Угарову с Греминой было важно разобраться с этой фигурой в том числе потому, что Чехов — чуть ли не главный бренд российского театра: вот зачем в «Братьях Ч» все эти отсылки к «Иванову», «Чайке» и «Дяде Ване».

Веня Южин (Петр Скворцов) был обыкновенным школьником, но каким-то неизвестным зрителю образом превратился в христианского экстремиста. Теперь он срывает уроки полового воспитания, требует запретить открытые купальники на физкультуре и теорию Дарвина — на биологии.

Пьесу Мариуса фон Майенбурга, одного из лучших европейских драматургов нашего времени, Кирилл Серебренников прочитал в очень подходящий момент, когда в России был пик «православного активизма». Режиссер слегка переписал ее под наши реалии и поставил сначала на сцене, а потом в кино. «Ученик» — это нечто большее, чем сатира на религиозных фанатиков. Это еще одна, возможно, самая успешная попытка Серебренникова найти современного героя — или героиню, не суть. Настоящий протагонист этой истории не подросток-радикал, а психолог Елена Львовна, единственный человек во всей школе, кто твердо знает, что экстремистам потакать нельзя. Все прочие, включая директрису, оказываются на удивление гибкими в самых принципиальных вопросах — вроде программы по биологии, которую вполне можно подкорректировать в угоду новоиспеченному христианину. Финальная сцена Виктории Исаковой, которая играет Елену Львовну и в фильме, и в спектакле «Гоголь-центра», — лучшее, что сумел показать российский кинематограф 2010-х на тему гражданского протеста, и неважно, что в ее монологе ни слова нет о политике.

Еще один фильм о религии. Главное отличие от «Ученика», вышедшего годом ранее, — в локальной специфике. Пьеса фон Майенбурга позволила Серебренникову без особых потерь заменить немецкую школу на русскую, а Бенджамина — на Вениамина: в фильме даже нет указаний, к какой конфессии причисляет себя главный герой. Чтобы провернуть аналогичную операцию с «Язычниками» Анны Яблонской, пришлось бы переписывать их от и до.

Это текст о вполне конкретном постсоветском народном православии, где под духовной жизнью понимают бытовую магию — вроде крещенской воды, освященных на мощах сухариков и записок за здравие. Годами пропадавшая в монастырях Наталья Степановна (Татьяна Владимирова) воссоединяется с семьей сына и пытается там все переделать по своему разумению. Мало-помалу они втягиваются и принимают новый домашний уклад — все, кроме внучки-агностика (Виталия Еньшина). Фильм Леры Сурковой во всем следует формуле «Театр.doc», где с начала 2010-х идет спектакль в постановке того же режиссера: камерная, частная, но социально показательная история, поставленная на минимальные средства и с отличными актерами.