Спектакль

Венский апокриф

Оптимистичная, несмотря на общую трагедийность повествования, монодрама. И, несмотря на нервическую манеру изложения исповеди героини, в конце встаешь с театрального стула отдохнувшим, может быть чуть более задумчивым, чем следовало бы для успокаивающего, но эфемерного поддержания внешне благополучной, а по сути не легкой и мало понятной, тоскливой, несправедливой человеческой жизни.

Но в том и лечебный эффект «Венского апокрифа» (по роману австрийской писательницы Ингеборг Бахман «М’алина»), что в зрителя будто аккуратно вложили, в самую черепную коробку, предварительно так же аккуратно разведя её части, зерно какого-то тяжелого древа, знания которого «умножают печали», глубоко посадили, а потом мягко сомкнули черепные костяшки, не оставив ни боли, ни развороченных внутренностей, ни неопрятного внешнего вида. «Кто понял назначение жизни, тот сладит с ней»… Это похоже на волшебный ключ, который откроет истинное понимание рая только тем, кто узнал, что такое настоящий ад. В вашей голове не будут ковырять грязными пальцами, вас аккуратно поманят поразмышлять сегодня, чтобы, возможно, не стало поздно завтра. Поздно от растраты себя на иллюзии, от чрезмерных привязанностей к чему или кому-либо, от излишней трепетности в чувствах, которые могут быть легко перерезаны невзначай роком как тонкий волос, от чувствительности, приносящей боль, от страданий, приводящих к смешению реальности и вымысла.

Мы не узнаем от героини, исповедывающейся нам, зрителям, ставшим на полтора часа психоаналитиками, что случилось на самом деле, какие потрясения и какой рок привели ее к состоянию, когда реальность перемешалась со снами. Когда аритмия стала спутником жизни, а время обозначается чем угодно, только не «сегодня». В конце героиня пытается нарисовать на пластмассовых прозрачных панелях что-то очень важное, рассказать рисунком то, что осталось за границами рассказа о драматической истории любви и смерти. Смерти души, тела? Здесь тоже все неоднозначно. А может быть, следует прочесть рисунки ушедшей с подмостков героини наоборот, справа налево?

Текст истории и зрительные образы переплетаются не только в этих символических изображениях, но и в роскошном алом платье, затмевающем багряными волнами героиню, которую во снах преследует некий убийца; и в неопрятной повседневной одежде женщины, с бирками наружу, ведь сумбурность внутри рождает хаос во внешнем; и в картонных коробках, методично распаковываемых всё действие, сложенных в конце стопкой, на пол, как ложе для уставшего от страданий человека: воздушные замки лопнули, как мыльный пузырь, реальность потеряла объем и краски, всё перестало существовать, когда не стало… Его.

Спектакль поднимает болезненные вопросы о необходимости присутствия любимых людей в жизни каждого из нас и одновременно об обратной стороне «медали» - о боли, которую нам причиняет их уход, о боли, порой не сопоставимой с жизнью. «Всегда и везде идет война. Ты говоришь Война и Мир? Но почему? Нет Мира, есть только Война! И она идет в тебе. Поэтому если нет Войны, значит нет и… тебя?»

Стоит ли человеку, с комком всех его нервов, со всеми его душевными, сердечными силами воевать за свое счастье быть не одиноким? Наверное, да. Сражаться чтобы быть, по-настоящему жить, а не существовать серой тенью. Но это опасная игра с мирозданием, в которой нужно понять правила, и тогда есть шанс победить.

Это нервный и одновременно нежный, чувственный спектакль, воплощенный через проникновенную игру Даниэлы Стоянович, психологизм которого складывается из личного обаяния актрисы и красивого, легкого для восприятия, но глубокого по смыслу текста романа Бахман, дополненный звуками двух живых скрипок.