Отрицательные отзывы о спектакле «Метро»

«Метро» — спектакль, рожденный в аудитории Театральной академии и перенесенный на профессиональную сцену как успешная студенческая работа. Потому ключевые характеристики спектакля — малобюджетно и бодро. Сценография Николая Слободяника — ­ла­ко­нич­ная геометрия: прямоугольник белой сте­ны, три железных шеста (поручни в вагоне подземки), красные стулья, сколоченные в скамейки (по ходу действия они образу­ют тот самый угол, в который окажется загнана дюжина персонажей). Наконец, эти же стулья, выстроенные в круг — и это уже, видимо, ринг, где каждый должен выдержать схватку с самой судьбой.

Сюжет разворачивается в нью-йоркском метро в два часа ночи (оно там, как известно, работает круглосуточно). Проносящиеся навстречу друг другу ­поезда с пассажирами ритмично ­отсе­кают репрезентативные сценки. Тут

пара интеллигентных старичков, которым не хватает денег на зубы; замученные родители с годовалым пупсом на руках, спорящие о необходимости второго ребенка; мальчик-пижон, раскручивающий на интим наивную девочку и прочие. Объединяют персонажей, во-первых, темы, которыми ограничены их ­нехитрые речи и заботы: деньги, рабо­та, секс. Во-вторых — полное безразли­чие к окружающему миру. А на него стоит оглядываться, поскольку жизнь преподносит порой нежелательных

попутчиков.

Хотя «Случай в метро» — 40-летней выдержки сценарий, принадлежащий ­перу американца Николаса Баэра, остросоциальный спектакль смотрится куда как злободневно. В центре сюжета — ­пара развлекающихся от скуки подрост­ков: заклинив дверь поезда, они несколько часов удерживают в вагоне двенадцать взрослых людей. А те, не в силах преодолеть собственную зашоренность и противостоять насилию сообща, терпят издевательства.

К режиссерским удачам педагога ­курса Марии Мирош помимо детально проработанных психологических ­порт­ретов можно отнести назначение на роли подонков Сергея Яценюка и Ивана Мартынова. Злодеи получились милейшие — этакие enfants terribles, в которых обычно души не чают родители. Небанальные хулиганы со сноровкой энкавэдэшников подбирают индивидуальный ключик к каждому: спаивают подшитого ­алко­голика, провоцируют афроамериканца расистскими репликами. И делают это с блеском, с явным актерским талантом. На их фоне окружающий народец ­вы­глядит постным, почти карикатурным. Так что примерно половину действия, надо признаться, сочувствуешь, ­факти­чески, моральным уродам. И нужны ­шутки совсем уж невыносимого граду­са мерзости, чтобы зритель начал ассоциировать себя с толпой — по неприят­ному холодку в позвоночнике распознал ситуацию, когда молчание само по себе уже является низостью, а недеяние — преступлением. И всерьез засомневался: уж не тварь ли он дрожащая.