Опера

Чародейка

Блицопрос по «Чародейке» среди знакомых дал следующие результаты: на первом месте — конфеты, на втором — парикмахерская, дальше идут кафе, салат и торт. Опера Чайковского в лучшем случае претендует на последнюю строчку в списке, и горевать об этом бесполезно.

Сколько вообще опер написал Петр Ильич Чайковский? Правильно, две: «Онегина» и «Пиковую». При некоторой удаче к ним присоединяется «Иоланта». Для «Мазепы», «Орлеанской девы» и «Черевичек» нужно особое везение. «Воеводе», «Ундине» и «Опричнику» надеяться не на что. Но эти последние — оперы ранние, до-онегинские, а «Чародейка» написана 47-летним мастером: всего через три года будет создана «Пиковая дама», а еще через три Чайковского не станет.

Опера, однако, на мариинской премьере 1887 года успеха не имела. Седьмой спектакль шел при полупустом театре: «Это самый решительный провал, — писал автор, — в глубине души я страшно оскорблен этим неуспехом».

И посмертной реабилитации не произошло: в следующем веке «Чародейка» давалась считанные разы: в Большом театре в 1916-м и 1958-м, в Кировском — в 1941-м. На Западе ее не знали совсем, и долгое время переводили как «Колдунью» (“Sorceress” вместо “Enchantress”). Но главная героиня не колдует, она очаровывает: русская Кармен, вечная женственность и жертва ревнивой соперницы, причем любит она совсем не того, из-за кого ее убивают.

И вот оперу вытаскивают из бабушкиного сундука, отряхивают и выносят на свет в постановке эффектного британца Дэвида Паунтни — в феврале в Лиссабоне, теперь в Мариинском. Резоны ясны: парк классических опер невелик и сильно изношен. Грамотный продюсер поддерживает баланс старого в новых интерпретациях и нового — для чего забытые партитуры прошлых веков удобнее и безопаснее, чем кто-еще-знает-какие свежие опусы. А забытое прошлое Петербурга в этом году в особой цене.

Как обойтись с этим наследством? Шедевра лучше не ждать. «Онегина»-»Пиковую» их забытая родственница не потеснит. Но зато у нее есть масса других достоинств: все, что может дать зрелая, щедрая опера и — что немаловажно — привлекательная незнакомка.

Ты знаешь ее язык, и обороты речи привычны, но все-таки если это ариозо, то не заученное наизусть ариозо Лизы «Ах, истомилась, устала я», — нет, тут неведомая нам Настасья по прозвищу Кума поет: «Где же ты, мой желанный»; и в центральном дуэте не Герман открывает свои чувства, а та же Кума влюбляет в себя Княжича. И кровавая развязка будет внове: это Чайковский или Верди? В последние 15 минут ревнивая жена отравляет соперницу, отец убивает сына и сходит с ума.

«Чародейка», кроме того, способна показать еще не застывший оперный процесс: когда классики и их шедевры еще не заняли свои места на постаментах, оперы заказывались и ставились каждый год, имели успех или проваливались, ложи абонировались на весь сезон — пусть ради того, чтобы пить в них шампанское; примадоннам дарили сердца, а не только букеты; неистовствовали клаки. И осуждая оперу как «ложный род искусства», Петр Чайковский писал: «только она одна дает средства сообщаться с массами публики. Опера, и именно только опера, сближает вас с людьми».

Дэвид Паунтни — один из самых яростных борцов за то, чтобы вся эта жизнь снова вернулась в оперу. А это, по его мнению, невозможно без новых опер. Чтобы сочинялись и ставились десятками, чтобы одни развлекали, а другие давали пищу уму, чтобы в оперный театр ходили в предвкушении новой истории и, возможно (но совсем необязательно), время от времени получали бы нечто выдающееся. Он равно требователен к композиторам и руководству оперных театров: «Те, кто эксплуатирует богатства прошлого, не преумножая их, предают наследство, опекунами которого они пытаются себя представить, и их следует выгнать!» Паунтни воплощает свое кредо в жизнь: он поставил Яначека, Бузони, всего оперного Шостаковича, две оперы Филипа Гласса (в том числе “The Voyage” в Метрополитен опера к 400-летию открытия Америки) и целую обойму современных британских опер.

На территории оперы старой Паунтни ограничился тем, что рассказал историю не про XV век, который ей предписан сюжетом, а про XIX, в котором жил ее автор. Этот автор сочинял иногда шедевры, чаще нет, зависел от критики и публики, но зато делал самое что ни на есть живое оперное дело. И рассчитывал на самую живую реакцию: «Последнее действие у меня будет великолепно: весь театр будет плакать, когда Павловская будет в этом акте умирать». Попробуйте проверить. Если не заплачете, то, может быть, хотя бы влюбитесь.

«Чародейка»