Спектакль

Новые страдания юного В.

Я хожу в театр за эмоциями. Для меня лично спектакль удался, если на глаза наворачиваются слёзы или от смеха или от печали и сопереживания. Это неэмоциональный спектакль, хотя динамичный.
Всё начинается с выбора пьесы. История вроде из разряда вечных, но вот контекст Германии середины прошлого века напрягал, остался непонятен, и мне кажется просто неактуален. Не понимаю почему выбор пал именно на это произведение. Удивлюсь, если спектакль надолго задержится в репертуаре.
Александр Молочников в главной роли очень понравился.

Умер брат знакомой. Вот так, неожиданно, молодой, в расцвете лет, но, к сожалению, он был нездоров, наркотики, которые впервые попробовал в 17лет. И подумав, вспомнились другие знакомые и их братья, которые также умерли от алкоголя, бандитских разборок, "вышел в окно", много таких.
И вот смотря спектакль о 17летнем пареньке, который очень похож на всех их, а конкретно на этого брата (внешне, по манерам), такой же бесбашенный, ищет смысл жизни, не работает, но в тоже время, это чувствуется, что он чист душой и добр, но нет в нем стержня, не заложили. Жил показушной жизнью, выстроенной его мамой по своему усмотрению - медали, соревнования, общество, а надо бы этой маме в строгом деловом костюме хоть раз спросить сына: "А что хочешь для себя ты сам?" Не случилось, а тут парня прорвало - его колбасит от поэзии к музыке, то он художник то строитель, то отличник то бунтарь, то любит то депрессует, вообщем психология, тонкая вещь, и как бы не был он хорош (даже правильную Шарлотту, воспитательницу детсада, зацепил именно своей эксцентричностью, а иначе она "застрелилась" бы от занудства своего жениха-вояки Дитера, но наверное, как это часто бывает, прожила с ним всю жизнь), он не устойчив на этой Земле, и все шло к тому что произошло.
А его родители? Эгоисты чистой воды, думали только о себе. Но как говорила моя бабушка "не дай, Бог, кому-нибудь из родителей пережить своих детей, нет пуще горя, чем эта утрата".
Музыка отличная, спецэффекты классные, актеры симпатичные, сценография минималистская, режиссура ОК, а спектакль в целом не зацепил. Будем надеется что разыграются и появится все таки энергетика, тема нужная и актуальная (вечная!), даже не знаю для кого более важная, наверное для родителей все же.

«Страдания юного Вертера» Гете в свое время и впрямь вызвали у молодых читателей множество страданий, приведших к самоубийствам. Кое-где книга и вовсе была запрещена. Оказавшись «посильнее чем «Фауст» Гете» роман этот вошел не только в сокровищницу мировой литературы, но и в социологию. «Эффектом Вертера» принято называть теперь волну самоубийств, возникающих после какого-либо публично освещаемого суицида. В общем, как сказали бы сегодня, роман попахивал экстремизмом. По той причине Гете написал к нему предисловие, в котором просил читателей «почерпнуть силы» в страданиях героя, а значит не брать с него пример. «Новые страдания юного В.» — вызвали эффект прямо противоположный – вдохнули жизнь в отгородившуюся бетонной стеной культуру и молодежную среду ГДР.



Ульрих Пленцдорф родился в семье убежденных коммунистов, изучал марксизм-ленинизм в Лейпцигском университете, обучения, однако, не закончив. Его семья переехала из Западного Берлина в Восточный, тогда как люди двигались, рискуя жизнью, в обратном направлении. Увлеченный кинематографом Пленцдорф шел к своей мечте несколько лет, работая монтировщиком на киностудии DEFA. Потом были и сценарии, и фильмы, и спектакли по его произведениям, и переводы на многие иностранные языки, и литературные премии. Время списало автора и его труды в архив, но главное его произведение – «Новые страдания юного В.» , перешагнув стены, границы и десятилетия, вошло в историю.



«Всему свое время и свой срок» заповедано в Экклезиасте. Эти строки вдохновили Ульриха Пленцдорфа на написание песни для фильма по собственному сценарию «Легенда о Пауле и Пауле». Музыкальную композицию записала одна из старейших в ГДР рок-групп «Puhdys» и, судя по ставшим модными ныне в Германии ностальгическим по эпохе «Стены» концертам, тем себя и обессмертила. «Если человек прожил недолгую жизнь, / Мир говорит, что он ушел слишком рано, / Если же человек прожил долго, / Мир говорит, что подошло его время», - таков по смыслу припев этой песни, использованной режиссером в спектакле. Она и есть тот расплавленный металл, соединяющий, сваривающий отдельные сцены спектакля. Впрочем, в нем и без того есть (почти) настоящая сварка.



Поклонники Вертера, говорят, одевались на его манер — в синие фраки и желтые жилеты (желтые вещи возникают и в спектакле). Сторонники нового «В.» — Эдгара Вибо – предпочитали синие джинсы. Им в пьесе посвящен целый монолог-гимн. «Джинсы — не брюки, а жизненная позиция», «Джинсы – это весь человек, а не просто штаны» — стали уже афоризмами. Этот предмет гардероба шел не только образу его героя, но и его социальному положению, ведь джинсы изначально были рабочей одеждой. Эдгару, ухватившемуся за репутацию «непризнанного гения», жизнь предложит вместо синих джинсов «синий воротничок»: вместо желанной кисти художника ему будет уготована малярная кисть. Картин он не напишет, только контуры, да и жизнь сгустит краски так, что смерть окажется «красочней» — смерть от форсунки (детали для распыления красок).



Герой Пленцдорфа дорожит французскими корнями своей фамилии. Вибо (Wibeau) от французского «beau» — красавчик, щеголь. Этому вполне соответствует исполнитель роли юного В. – Александр Молочников. Эта роль безусловная удача молодого артиста. Раздражать зрителя весь спектакль, паясничать, а в какой-то момент, отвернувшись, показать и то, что ниже пояса, — помимо длинных монологов автора режиссером предусмотрены непростые мизансцены. Пластика роли следует ритму текста и, кажется, что свободные и развязные перемещения актера по сцене органичны благодаря кропотливой работе чуть ли не с хронометром. Герой играет на нервах окружающих, актер - на нервах зрителей. И играет мастерски.



Вибо «наталкивается» на Вертера в располагающем к чтению месте, в туалете. Эта смятая «туалетная» книжка оказывается книгой жизни для использующего ее по назначению (и не только, а так, как это бывает в туалете), а ее читатель — ее персонажем. Сюжет Гёте повторен Пленцдорфом на свой лад. Чем больше герой углубляется в чтение, комментируя сюжетные перипетии своего книжного ровесника, тем более пародия автора походит на метафору. Эдгар, признающий только две книги – «Робинзон Крузо» и «Над пропастью во ржи» обнаруживает в себе чуткого и чувственного человека. Книгами ведомого. Он убегает из дома и начинает жить эдаким Робинзоном, попутно оказываясь солидарным с Холденом Колфилдом (герой Сэлинджера), но Гете оказывается для неопытной души — определяющим. Эдгар примерит и парик, и страдания юного Вертера, дополнив роман драмой собственной жизни и новыми (вечными) страданиями. Герой Плендорфа часто повторяет слово «стайер», ведь он и сам, если не бегун, то беглец. Разве что жизненная дистанция оказалась короткой.

«Что пользы работающему от того, над чем он трудится?», — словно бы продолжает стиль песни на библейский мотив поведение Эдгара-мл. У жителей СССР той эпохи ответом на это стала фраза Михаила Жванецкого: «Что охраняешь, то и имеешь». Житель ГДР Эдгар решил избавить себя от этого вопроса – перестать работать, ничего не делать. Таков путь героя к свободе, которая оказалась ему не по плечу, мнимой свободе. Он уходит из дома, освобождаясь от упреков и советов матери; бросает работу (одну, вторую), освобождая себя от начальников; ступает по жизни налегке, растаптывая все нормы поведения. Только его сердце остается несвободным. От любви. В финале «ничего не делать» превращается в «нечего делать», «все сводится к этому», — понимает герой, которому тесно, а не просторно, как в начале, в своей одинокой каморке. Желанная свобода оборачивается одиночеством и неприкаянностью. «Джинсовая свобода» протирается, а освободиться от себя не удается.



Как у Шекспира есть отец и сын Гамлеты, так и у Пленцдорфа главными героями оказываются отец и сын Элгары. Но, как и герой, так и исполнитель роли отца уступают в темпераменте и игре Эдгару-мл., Одеты герои одинаково, так что и не понять, кто за кем что донашивает. В пьесе Эдгар мл, рассказывает о своей жизни уже после собственной смерти, он как бы тень сына Эдгара. В спектакле же есть «тень» отца, — так вяло, монотонно и томно сыгран Евгением Миллером его персонаж. Актер, виртуозно играющий в «Табакерке» Базарова в спектакле «Отцы и дети», в новой роли как-то потерялся. Публике скучно наблюдать за его поисками и попытками узнать сына «задним числом», но… повествование спасают оппоненты героя, т.е. те, чьими рассказами и составлен портрет юного В.. Среди них прекрасные эпизоды Ростислава Лаврентьева, Валерия Хлевинского, Полины Медведевой и Артема Волобуева. Приятно и примечательно хотя и краткое появление на сцене Виктора Сергачева.



Программку спектакля предваряет фото со знаменитым поцелуем Брежнева и руководителя ГДР Хонеккера. На заднем плане – картинки, иллюстрирующие быт Восточного Берлина. Фото эти служат чем-то вроде исторической справки, краткого экскурса в наше найди-десять-отличий-прошлое. Немецкие рабочие в спектакле вволю распевают хит Исаака Дунаевского «Эй, товарищ! Больше жизни!» и, если и отличаются от наших рабочих той эпохи, то только аккуратностью комбинезонов. Членские взносы, коллективные субботники, план и все пронзившая ложь, — смотришь и забываешь о месте действия пьесы. Впрочем, стоящие на сцене баки для раздельного сбора мусора, сразу напоминают, что «ordnung muss sein», а это точно не про нас. Казалось бы, режиссеру следует как в песне «Левый край! Правый край! Не зевай!», но опасаться не стоит, политики спектакль лишен, если не считать томов коммунистических идеологов и знамени ГДР, но все это, скорее, из категории музейных ценностей. Василий Бархатов и Михаил Дурненков (автор редакции пьесы) рассказали историю не о времени, а о себе. А заодно и о поколении, которому время пело: «А не в меpу гоpячих — успокой!». А уж в «успокоительных» средствах недостатка в истории никогда не было.



Декорация спектакля (художник Зиновий Марголин) – металлический ступенчатый помост. Он подкрепляет круговое действие пьесы – крутится. Эта непростая конструкция обретает рабочий вид, когда ее заполняют рабочие из пьесы: сварка, бетономешалка, краска, вода – на Малой сцене МХТ орудует маленькая ремонтная бригада. Впрочем, Основная сцена МХТ помнит знаменитых «Сталеваров». Быт и суета рабочих воспроизведены в деталях, а сама атмосфера завода и стройки чем-то походит на кинодебют Василия Бархатова – фильм «Атомный Иван» об атомщиках и сотрудниках электростанции. Из предметов эпохи оной – жетоны для таксофона и огромные проигрыватели с бабинами.



Для драмы, имеющей все черты производственной (тут даже отец не отец, а «производитель), главным все же остался любовный треугольник: герой влюблен в замужнюю ровесницу. Сыгран этот треугольник как разносторонний, а вершина в нем наперекор всем законам геометрии, пока одна – Эдгар. Капризна и неубедительна Шарлотта (Нина Гусева), формален и по-актерски нейтрален (никакой) ее муж Дитер (Артем Быстров). Парадокс тут в том, что самыми удачными мизансценами являются именно любовные сцены героев. Никогда еще воздушные шарики, надувные лодки и электрические лампочки не использовались в театре так страстно и чувственно. В общем, если лодка в спектакле сдувается, то режиссер в нем наперекор всему «выплывает».



«Я не знаю поймет ли меня кто-нибудь», — твердит герой публике. Спектакль словом и жестом обращенный в зал, частенько напоминает телевизионное ток-шоу, наподобие телевизионных исповедей, или близкого режиссеру «Yesterday life». У Бархатова юмор особый, возникающий из самых простых и привычных действий и мелочей. Предсказуемого здесь тоже нет: спектакль открывает неловкое раздевание юной особы, за которым мешают следить рассаживающиеся зрители. Кажется, что тем самым режиссер готовит публику к тому, что драма немецкая, а значит и откровенных сцен немецкого театра здесь не избежать. Но опасения оказываются напрасны. За режиссерской шуткой скрыт чистый (не считая пятен краски) и порой сентиментальный спектакль. Без «джинсы», не на продажу. Здесь нет ничего «специального», заранее рассчитанного на аплодисменты и смех. Но смех и аплодисменты есть, потому как режиссер показал в спектакле не только «рабочий класс», но и просто «класс!».



Разыскать книгу Ульриха Пленцдорфа на русском нелегко. Разве что в библиотеке (повезет, если в домашней) отыщется экземпляр «Иностранной литературы» за 1973 год. В этом смысле постановку Василия Бархатова вполне можно назвать просветительской. Спектакль светел: наперекор «драме» на афише, смерти главного героя (здесь от тока в 380 V, а не от тока жизни, хотя…) и круговым отношениям отца и сына, круг которых оказался порочным (порок здесь как дефект, изъян). В нем нет назидательности, эффектного трюка или наставления жить во что бы то ни стало. Завершается он просто, добрым пожеланием: «Будьте здоровы! Прощайте!», «Нельзя жить после 18. Профессия, образование, армия»,- говорит герой спектакля. Но после него хочется жить. Без всяких поправок (на время и место), предисловий (Гете) и примечаний (автора).

«Театрон» http://teatron-journal.ru/index.php/item/688-stradania_v

Это просто не уровень МХТ. Максимум Практика или Платформа на Винзаводе. К артистам вопросов нет, мхатовцы - профи, не их вина, что режиссура на таком любительском уровне. Не зацепило. Увы.

«Своих детей, давно забытых вами, Когда-нибудь вы встретите опять», - печально декламирует мама своему непутевому сыну Ивану Мирошникову, главному герою фильма «Курьер». Эти шекспировские строки вполне могут служить эпиграфом для спектакля «Новые страдания юного В.».

ГДР, 70-е. Эдгар Вибо сбегает от мамы, занимается современным искусством, устраивается работать на завод, влюбляется в чужую невесту и, наконец, находит смысл жизни – создание идеального покрасочного пистолета. Сидя на унитазе, Эдгар находит книгу «Страдания юного Вертера», после чего начинает отправлять своему другу вместо писем магнитные пленки, на которые записывает описания собственных приключений, разбавляя их отрывками из книги Гете. Все это преследует одну цель – стать свободным художником, которым отец стать не смог.

Это третий драматический спектакль Василия Бархатова, предводителя банды оперных террористов «Опергруппа». Может ли всерьез рассуждать о взрослении и проблеме отцов и детей режиссер, которому еще нет и тридцати? Тем не менее, Бархатов поставил спектакль зрелый и вместе с тем живой (во многом благодаря витальности актера Александра Молочникова) и, что совсем уж редкость для театра, иронизирующий над самим собой. Режиссера упрекают в том, что он не передал политический протест пьесы, к тому же Бархатов весьма условно и немного снисходительно описывает социалистический быт ГДР, но смещая акценты на взаимоотношения главного героя со своим отцом, которого он никогда не видел, он выводит спектакль за рамки конкретного исторического контекста, ведь не так уж и важно, где ты взрослеешь – в США 40-х, ГДР 70-х или СССР 80-х., окружающие люди, даже самые близкие, не смогут понять твоих переживаний.

Книга Гете в свое время спровоцировала волну подражательных самоубийств, которую позже социологи стали называть эффектом Вертера. Спектакль Бархатова, наоборот, заражает желанием жить те несколько десятков зрителей, которых может вместить малый зал МХАТа.

Каждый может быть моложе, если ветра веселого хлебнуть!