Спектакль

Барабаны в ночи

Тем, кому давно не хватало молодых лиц в театре, стоит навострить уши: на московскую сцену один за другим выходят режиссеры из мастерской Сергея Женовача. Их сокурсники-актеры уже вовсю собирают лавры и номинируются на «Золотую маску», а они еще только возвращаются из Омска или Рязани с первых профессиональных постановок. В этом нет ничего обидного — просто актера можно вырастить за четыре года, а режиссеру надо сделать себя самому, и с окончанием института для него все только начинается.

Уланбеку Баялиеву повезло: он сразу, минуя провинцию, попал в театр Александра Калягина, где не скупятся на хорошо пошитые костюмы и не ломают голову над тем, где взять линейку из пяти вращающихся софитов. Уланбеку Баялиеву не повезло: из тепличного климата родной мастерской, где ему очень удалась «Поздняя любовь» Островского, он сразу попал в театр противоположного толка — как ни крути, весьма буржуазный. Чтобы довести эту игру на контрастах до конца, Баялиев выбрал самого противоположного этому театру автора — Бертольта Брехта. Он поставил «Барабаны в ночи», предпослав спектаклю программку с извинениями автора за эту плохо написанную и недостаточно революционную пьесу.

На сцене идеально выстроенная картинка с элементами конструктивизма: черная труба, куб с круглым отверстием для огромного вентилятора и металлическая сфера — земной шар (художник Юрий Гальперин). Персонажи, словно сошедшие с графики экспрессионистов: карикатурно кривляющийся делец Балике (Игорь Арташонов), нажившийся на войне, его хрупкая жена (Наталья Благих) с синими кругами под глазами и заветной фляжкой, их дочь (Наталья Ноздрина), вздыхающая по пропавшему на войне жениху, но уже выбравшая себе нового — скользкого Мурка (Николай Молочков). В день помолвки, как в балладе, мертвый жених Краглер (Валерий Панков) приходит в дом — и тогда же в город приходит революция.

Спектакль похож на красивую машину, которая никуда не едет. Актеры великолепно держат форму непонятно чего: за их героями нет ни идеи (социальной или театральной), ни реальной жизни; слова, которые в 1919 году могли разоблачать, звучат выспренно-банально, эмоции выглядят фальшивыми. Второй акт занимают сценки с «панели революции», где гуляет отребье, гротесковые клоуны, — матросы и шлюхи. Среди них мелькает Пьяный брюнет с косой челкой, маленькими усиками и визгливым голосом — будущий диктатор. Вероятно, героям тут стоит задуматься; но солдат с невестой воссоединяются и, махнув рукой на судьбы родины, идут заниматься личным счастьем. И это (не знаю уж, по Брехту или нет) не вызывает ни радости, ни грусти — одно недоумение: к чему это? Кто все эти люди? И где же у него все-таки кнопка?