Пожилые авангардисты (Станислав Любшин, Борис Плотников, Евгений Киндинов) делят одну мансарду на троих — и делят давно, едва не с Первой мировой. Тогда начиналась их совместная история, но Том Стоппард разворачивает действие от развязки, когда гибнет один из троих художников, в обратную сторону, к самым истокам. Тогда те же, но совсем еще молодые художники (Сергей Медведев, Максим Матвеев, Денис Бобышев) — дадаисты, чьи артистические эскапады и манифесты в 20-х сотрясали кабаре «Вольтер», — знакомятся со слепой девушкой. Девушка (Екатерина Соломатина) гибнет, и было ли это самоубийством или случайностью — вопрос, как вопросом остается и то, по своей воле покончил с жизнью пожилой художник или просто свалился с лестницы. Первое впечатление от спектакля Елены Невежиной — мелодраматический культпросвет, прямолинейный и несоразмерный тому смысловому багажу, которым нагрузил свой текст сэр Том Стоппард, живой классик английской драматургии. Но вину за это впечатление следовало бы разделить между режиссером и драматургом. Театр — дело грубое, публика, какого бы ума она ни была, усваивает только малую часть бесчисленных сигналов и намеков Стоппарда. Большую часть его ребусов начинаешь разгадывать уже после того, как спектакль закончился. «Мастерство без воображения присуще ремесленнику… Воображение без мастерства присуще современному искусству» — это сам Стоппард придумал или это из манифестов дадаистов? Мог ли Ленин играть в шахматы с Дюшаном? Современное искусство есть движение вниз? История есть сцепление ошибок? Война и современное искусство — следствия одной причины? Или все следует читать не так буквально? Что можно сказать с определенностью, так это то, что старый шедевр Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн» был менее ловкой, хитровывернутой, но более глубокой и уж куда более вдохновенной вещью, чем «Художник». Художник, спускающийся по лестнице, — это, не при Стоппарде будет сказано, он сам.
