Фильм

В последний момент

«Если сорвешься прямо сейчас, ты можешь поспеть засветло. Пока солнышко, мы просто поиграем на краю Земли. Хотя ничего особенно уже не сделаешь и не скажешь, я знаю, что этот край Земли улыбается мне». Примерно это, если переводить на русский, поет главный фанк-диско-заводила Джейсон Кей из Jamiroquai в своем последнем клипе «Corner of the World». Коллекционер гоночных машин, пропагандист стиля Gucci, кавалер всех топ-моделей, в этом клипе он недвижно сидит посреди зимнего леса, поет о рассветах и закатах и о вечных циклах самовозрождающейся жизни, и на его печальную песню приходят волк, сова, удав и сумерки. Вскоре после выхода клипа Джейсон Кей объявил о прекращении работы в шоу-бизнесе, купил дом, собрал друзей и уехал выращивать помидоры.

Песня и поступок Джейсона Кея могут служить ключом к английскому фильму «В последний момент», который спродюсировал и поставил режиссер сенсационно успешного вампирского боевика «Блэйд» Стивен Норрингтон, отметив таким образом свой собственный побег — из Лос-Анджелеса. Впрочем, между Jamiroquai и фильмом Норрингтона есть более простая и очевидная связь. Клавишник, ударник и бэк-вокалист Макс Бизли, много работавший с Jamiroquai, исполняет здесь главную роль. Его герой Билли Бирн — молодой художник-концептуалист. В чем заключается его концептуальное искусство, Норрингтон утаивает (минуты до двадцатой вообще непонятно — художник ли он, музыкант ли или еще какой текстопроизводитель), хотя из одного эпизода можно сделать вывод, что среди его инсталляций фигурировал кусок засохшего дерьма с воткнутым в него британским флагом. Это утаивание — тоже концепция: речь в фильме идет не о творческом успехе, а о тех самых 15 минутах славы, завещанных Уорхолом человечеству XXI века. Из сквота, где он теоретизировал с дружками-обкурышами, Бирн поднимается на обложки глянцевых журналов Лондона, Берлина и Токио, под объектив модных фотографов (одного изображает Удо Кир, уорхоловский Дракула) и на танцполы сверхдорогих клубов. Но — поворот винта общественного сознания, и искусствоведы съедают его с дерьмом, которое Бирн выставлял.

Выбор Бизли на главную роль стал решающим в успехе фильма; без актера эта история выскочки рисковала бы скатиться к банальной сатире. Бизли дает прочувствовать собственной шкурой, каково оно, когда тебя носят на руках, и каково, когда избегают прикосновений. В одной и той же одежде он исполняет один и тот же танец в одном и том же клубе — когда Бирн на пике славы и в час ее конца, — и как же разнится его пластика! Этот актер, наделенный типичной североатлантической внешностью, воплощает сумму возможных состояний англосакса в пределе. В рамках одной роли как будто проходит целый парад актеров — от Марка Валберга в лучах всеобщего поклонения до Юэна МакГрегора на дне жизни.

С появлением «дна», на которое опустится Бирн, фильм обретает черты страшной рождественской сказки для поколения 90-х, пришедшего на грань тридцатилетия. Согласно вкусам поколения сказка поддержана саундтреком групп Leftfield и Aphex Twin. Центральная часть фильма — развернутая цитата из диккенсовского «Оливера Твиста» с его коммуной маленьких воришек. Сказка, колыбельная — то, что хочется слышать в момент кризиса, который в силу возрастных причин спустился на поколение Blur, Suede и Jamiroquai, унисекса, изможденных длинноволосых мальчиков, поколения, которое не планировало взрослеть. Но сказка эта не может не быть сродни похмельной галлюцинации. Поэтому ночами лондонские переулки в фильме Норрингтона меряет широкой рысью самая настоящая собака Баскервилей.

Фильм вообще напичкан всеми мыслимыми и даже немыслимыми аллюзиями: например, песня и танец злодея-наркодилера, который запрокидывает в танго молодого педика и разжимает руки, роняя его с грохотом на пол, — комбинация двух музыкальных номеров Андрея Миронова: из «Двенадцати стульев» с Полищук и из «Обыкновенного чуда» про бабочку. Но кино не постмодернистское — нежное, местами пасторальное. Больше, чем сатирой на лондонскую гламораму и игрой в классику, Норрингтон занят поисками выхода для Бирна, с которым призрак успеха сыграл свою обычную шутку. Вслед за Джейсоном Кеем Норрингтон находит выход в побеге на край Земли, где можно подставить лоб под сильную ласку ветра, увлажнить взгляд сталью северного моря, спросить у облаков, надолго ли у них осталось сил хранить нас на этом свете. Норрингтоновский край зовется Гренландией.