Фильм

Три истории

офа, милая офа, я так люблю вас. эти красные платья и белые шапочки. молодость и такую особую остроугольность. ваш особый, большой план жизни, слова и даже кинематографичные паузы. одесские подъезды и полуразрушенные улицы, ваши бесконечные миры внутри.
все закрючковано, вы правы. и плата за поступки всегда приходит позднее или даже потом. красивая, как белые волосы, или тонкая, как прозрачные чулки. а, может, это будет подарок нелюбви? и только образ офелии, невинно утонувшей (нет чище и прекраснее неё), легкой мечтой будет летать по этому миру, которому кира муратова и рената литвинова поставили бы ноль. в "офелии" из "трех историй" в 1997 году.

Ну, разве ж не надоели все эти до боли понятные фильмы...экшены...детективчики...комедии... Хочется чего-то понятного не сразу...как песни Земфиры, например... Красоты хочется... В этом фильме я её беспорно увидела...

Три истории, вроде бы такие разные, но в то же время связанные одной цепочкой жизнь-смерть. Герои по-своему сталкиваются с этими понятиями: кто-то от бессилия и отчаяния, кто-то из мести (которая затмевает все вокруг, не оставляет ни малейшей возможности взглянуть на реальный мир, полюбить, ощутить что-то иное, кроме грызущей жажды отомстить), кто-то просто с жестокой расчетливостью (что усиливается тем, что это все совершает ребенок). А связывает героев каждой из трех историй то, что смерть они считают такой естественной, их личные взгляды полностью покрывают и оправдывают их поступки.
Фильм не динамичный, напоминает чем-то театральную постановку с привкусом неестественной наигранности, но он таким и должен быть. Повторенные фразы, громкие крики, истины, которые герои открывают самим себе - их собственный мир, в котором они живут, и который не обязаны понять другие.
Самой сильной для меня оказалась "Девочка и смерть". В ребенка вложили расчетливость (приватизируем твою квартиру), злость и циничность взрослого. Это отталкивает, поражает и притягивает вместе с тем.

АНТРАЦИТОВЫЕ ЗВЕЗДЫ

Любите ли вы маленькие трагедии, как их любил Пушкин и как их теперь обожаю я с легкой подачи Киры Муратовой? Киноновеллы не слишком жалует зритель, потому как картина дробится на мелкие кусочки, которые потом довольно-таки трудно собрать в единое целое. Однако Муратова, новая урбанизированная Алиса, легко и просто гуляет по зазеркалью, протирая от серой пыли притворной благодетеле, черные стеклянные души своих героев.

В котельной №6 работает странноватый кочегар по имени Гена, который сочиняет стихи про антрацитовые свечи и держит у себя в душевой гея-проститутку, дабы поскорее получить с него долг. И кто после этого скажет, что могильщики в «Гамлете» лишь ремесленники? Мастера способны мыслить, пусть и несколько убого, пусть и по-мещански… Квартирный вопрос портит людей, о чем говорил еще в прошлом веке «папа» Маргариты. «Никогда ничего не просите…», а то в вашем доме появится самый настоящий дьявол со своей свитой. Боже упаси, Муратова перефразировала известный афоризм: никогда даже не вздумайте упрекать робкого соседа-Маковецкого в том, что он брал ваше мыло, иначе он вас просто… убьет и сожжет в той самой котельной №6, под стихотворные эксперименты кочегара Гены-гениального.

Лето, самое время разгуливать по убогим городским улочкам в красном шифоновом платье, как медсестра Офа самой, пожалуй, стильной новеллы «Трех историй». Кто как не брошенный в младенчестве герой, способен повторить судьбу шекспировской Офелии? Мама – самое святое, сакральное, что есть у человека? Даже если она оставила вас сразу после рождения? Даже тогда, когда она продолжает беззаботно порхать, читая по вечерам классику на отвесном берегу реки? Не спешите с ответом, ибо такие матери рождают не детей, а жестоких мизантропов, способных на любую низость, во имя своей религии духовного отчуждения. Красный лак, античные капители волют в богемной квартире-студии и особые манерные нотки надрыва в голосе героини Литвиновой в черных чулках. «Офелия – мой любимый персонаж, я действовала вашим методом совпадения». Эклектика, дорогие мои друзья-киноманы, так много вокруг сочетаний не сочетаемых вещей…

Молодость не любит старость, особенно если возрастной барьер более шестидесяти лет, а маленькая девочка четко уяснила, что после смерти никчемного деда его комната достанется им с мамой. «Девочка и смерть» - наиболее жестокая и пронзительная новелла всей картины. Если бы молодость знала, а старость могла. В жизни все, увы, не так. Молодость уже все прекрасно понимает, а вот старость по-прежнему не может, потому что деревенеют в инвалидном кресле ноги и затуманенный сосудистыми бляшками рассудок не способен больше чувствовать вкус стрихнина, растворенного в воде. Муратова пугает откровенной наивностью и вместе с тем поразительной трезвостью принятого девочкой решения. Благо, Достоевский не дожил до тех времен, когда дети больше не плачут, а просто убирают препятствия на своем пути, доводящие их раньше до слез.

«Придет серенький волчок…» - детские кошмары как ничто тесно связаны с ужасами взрослой жизни. Ребенок боится темноты, потому что не знает, что за ней скрывается, подрастая, он уже начинает видеть, что в пустоте ночной комнаты нет ничего страшного, а ужас теперь заключается в том, что комната эта находится в коммуналке с общим туалетом и грязной маленькой кухней. Страхи никуда не уходят они только ищут себе новое воплощение, сохраняя былую мощь в сознании человека. Круговые поступательные движения неминуемо приводят к логическому концу. Вот только вопрос остается один: к естественному или насильственному? И ненужно притворятся добродетелью, источая елей на окружающих, ибо волков в овечьих шкурах за версту видно.

Если честно, то это самый правильный и показательный фильм Муратовой. Сейчас объясню почему. Фильм полностью лишен «воды», может за счет того, что состоит из трех практически независимых (по фабуле и сюжету) кинематографических новелл и во время просмотра не вызывает желание «ужать» ленту, как это было, скажем, с «Увлечениями» (да или с тем же «Чувствительным милиционером»). Кроме того, фильм работает внешне на все тех же приемах, что и ее главные картины прежде, но в этот раз за механикой повторений чувствуется, что автору есть что сказать, без истерики, с расстановкой и даже обвинением (как всегда, впрочем, пассивным, никаких выводов и, упаси Боже, выходов Муратова давать не собирается). Ну и Муратова вновь пытается, как сведущий коронер по социуму, ставить диагноз обществу. Но если в конце 80-х это был «астенический синдром», то теперь еще более печальный – врач засвидетельствовал смерть пациента.
Смерть и отчуждение, ненависть и антигуманность – вот что связывает все три новеллы. Герой Маковецкого из «Котельной №6» (в названии новеллы, кстати, очередной привет Чехову) отрезан от всего, по крайней мере разумного, мира. Он как Хирон на реке Стикс, переправляет умерших в мир мертвых (или в ад, если кому угодно). Он по своему самодостаточен и отстранен. Линейка его моральных принципов сбита напрочь – он скорее расстраивается тому факту, что труп привезли не вовремя, под конец смены, чем саму факту появления трупа в его угодьях. У героини второй истории - Офелии (Рената Литвинова) – другая проблема. Она ненавидит. Ненавидит всех. Разве что, кроме детей. И единственное, что движет ей в этой жизни – это наблюдение за детьми, которых оставили в роддоме матери. Благо у ней есть для этого неплохая возможность, работая в архиве. Параллельно с этим, она подталкивает за порог смерти собственную мать. Примерно подобным же занимается и девочка из третьей истории, только она гораздо моложе Офелии и причина у ней скорее родственная «героям» из истории первой. Но ненависть и смерть в тех же пропорциях и на тех же местах, что и полагается для общего настроения картины.
Впрочем, фильм не только о квартирном вопросе и смерти. Фильм еще и о том, что люди не могут, а точнее – не хотят слышать друг друга. Практически все диалоги в фильме больше похожи на монологи. Единственные два персонажа в фильме, которые готовы слушать и общаться – это глухие старухи, которые делать этого уже не могут. А те, кто могут – не хотят. Тенденция, впрочем, узнаваемая у Муратовой. Еще в «Астеническом синдроме» она пыталась докричаться (до зрителя), в том числе и при помощи крепкого словечка. Не получилось. Поэтому она вооружилась другим оружием, в том числе и иронией (фильм местами действительно очень смешной, хотя и черным юмором) и ставит другие диагнозы. Так что те, кто успел настроиться на Муратову конца 80-х и начала 90-х, к этому времени вновь рискуют оказаться в глупом положении – режиссер вновь изменилась. Пусть и внутренне, пусть и не так кардинально, но достаточно того, чтобы потерять связь с ее миром и на этом диссонансе не чувствовать ее новое кино. Только это проблемы уже не Муратовой, конечно же.