Фильм

Рагин

посмотрел потому что первый фильм Серебренникова. Играют все хорошо. Но сюжет, как мне показалось, отличается от Чеховского. Плюс, что захотелось перечитать оригинал.

фильм достоин того, чтобы его посмотреть. сложно не согласиться с тем, что это не развлекательная картина и фанатам поп-корн кино она точно не понравится... но если вы умеете смотреть и любите фильмы, способные заставить не только смеяться, но и думать/чувствовать/плакать, то этот фильм не оставит вас равнодушным.

также не могу не заметить, что снято и сыграно просто фантастически.

Фильм театрального режиссера Серебренникова, кажется, открывает новые возможности для театра. Именно он дает театру то, чего ему не достает «по жизни» и что делает непосредственную коммуникацию со зрителем искусственной – воздух. Недостатки театра начинаются с вешалки и продолжаются рампой, статичными декорациями или их примитивной динамикой, гулкой отчетливостью поставленных голосов и тяжелой, балетной хореографией. Театр может, если хочет, превратиться в танец, реквизит использовать в качестве станка, а нас заставит играть – именно такая тенденция сейчас и бытует. Но отверстия для воздуха все равно будут смотреться прорехами: сдвиг рампы, мобильность реквизита, смерть на сцене, зрительское участие в спектакле и так далее.

Кино позволяет расслабиться и забыть о «форточках», растворить их в атмосфере: ну кто, кроме оператора, направит наши глаза? Кто, кроме звукооператора, заставит услышать? Кто, кроме нас, увидит себя среди героев? И, мне кажется, перед нами замечательный пример ощущения кино как необходимого дополнения к театру. В каждой точке пространства театральность дополняется ровно настолько, чтобы стать хорошим кино.

Вот пьеса о гнусной до безумия «российской действительности», но не раздумья ли о кино заставили обратить ракурс страданий в сторону пользы искусства как такового и взаимно спроецировать врача и дирижера, музыканта?

Вот чудный образ искусства – опера, но не киномания ли сделала ее обоюдным сном двух героев и метафорой круглого, как небо для поднятых глаз, «мира божьего»? А вот актеры, поразительно напоминающие не только мхатовских, но и наших восьмидесятников – Гундареву, Филозова, но разве не любовь к кино лишила их постановочного голоса, заставила жить в хаотической органике костюмов, интерьеров, пейзажей и тел? Актеры Серебренникова не говорят, они восклицают, смеются, бормочут. Пробиваясь сквозь шумы, они сами – шум. Сквозящая в каждом атоме история (закоулки уездного городка, перепады холмов, бегущие за поездом деревья, узнаваемые персонажи, звуки и вещи), наполняясь воздухом, становится состоянием сознания.

Но нельзя сказать, что «театральность» уходит, нет, она не только уравновешивается кино, но и занимает в нем свое особое место. Призрак театра (университетской аудитории, сделанной в виде амфитеатра или внутреннего устройства венской оперы) возникает, как книжная идея, образец решения, ментальная конструкция бредового иномира городского интеллигента. Сумасшедший крестьянин так и не может структурировать своего счастья и поэтому кричит. Призрак театра возвращает искусству искусственное, идеальное, пространственное и неподвижное, рамповое, райское. Все, чего так не хватает кино.