Как вам фильм?
Рецензия Афиши
Алеша Сергеев, 24-летний тюфяк с пружинками волос вокруг преждевременной лысины, носит пластмассовые очки, работает сборщиком пластмассовых пистолетиков и слушается бабушку, с которой делит брежневскую «двушку». Однажды на Алешин завод приходят два фээсбэшника и предлагают ему за 10 тысяч рублей и 4 дня оплаченного больничного принять участие в государственной важности эксперименте. Алешу помещают в темную камеру, и тучный Алеша становится ладным атлетом — или так ему очень сильно кажется. Когда в камере вспыхнет свет, Алеша снова станет Алешей, но те две минуты ощущения силы и красоты родят в нем острую зависимость: как тяжелый психбольной, потерянным колобком болтается Алеша по Москве во все более шизоидных потугах вернуться в то бодрое тело.
Снятая за 3 тысячи долларов на цифровую камеру и разыгранная непрофессиональными (за исключением Мамонова в символической роли профессора) актерами, «Пыль» оказалась самым адекватным киновысказыванием о Москве — рыхлом, расплывающемся мегаполисе в судорожных попытках обрести форму. Трудно не прочесть этот фильм — с его фантастическими экспериментами, спецслужбами и проч. — метафорически; все же трактовки родятся потом: по ходу просмотра включается не столько разум, сколько нервы. Экран транслирует шизофрению в чередовании агора- и клаустрофобий: Алешу то бросают в монументальных парках, где он перебегает между группками отдыхающих, как человек в предынсультном состоянии, то запирают в советской комнатушке с ее настенными коврами и диванами-кроватями, откуда жизненно необходимо рвать, как если бы скрутил приступ астмы. «Пыль» действует на соматику не в последнюю очередь благодаря любительской съемке, которая не содержит дистанции по отношению к увиденному. В любительстве же оказалось скрыто противоядие от главной беды постсоветского кино, которое, как сама Москва, не может встать в фокус, не может, как ни старается, поймать верную интонацию, — от фальши, ощущения, что так не говорят, не одеваются, не водят машину и вообще все не так, не правда. А «Пыль», чуждая кинематографическим формальностям и этике, пришлась кстати городу без формы и этикета: чего у кино не отнять, так это взаправдашности.
Просмотрел фильм "Пыль", который вышел на экраны (диски/ кассеты, - не знаю был ли прокат или нет) в 2005, а снимался ещё раньше, в делёком 2001 году. Фильм не досмотрел, сил не хватило. Происходящему на экране с трещиной моего 17-ти дюймового монитора не верил, играли слишком натянуто, герои не настоящие, - такой бабушки, как в фильме, не существует. И не потому, что она ведёт себя не так, например, как я хочу, а потому что так человек себя вести не будет никогда. Её поведение, как поведение остальных героев - сплошной фарс, присущий всему постмодернистскому. Сценаристов не заботила правдоподобность характеров, им надо было выразить свою мысль, которая сводилась к тому, что мир бессмыслен. И показывалось это через бессмысленность и никчёмность происходящего. Всё пыль: люди, события, весь мир. Впечатление фильм вызывает одно - ужасная безысходность, декаданс и депрессия, которые я так не люблю. Кино постмодернистское, всё к чему прикасается, превращает в игру, лишённую какого-то ни было содержания.
На удивление негадкий отечественный подземный фильм. Нормально снятый, нормально сделанный. Учитывая, кто и как это все снимал - они молодцы и д остойны уважения. Ну а фильм не дурной, но не хороший. Так себе, короче
Почти карикатурное воплощение понятия «лох», жирный бессловесный инфантил лет двадцати пяти Лешенька живет с бабушкой, клеит модели самолетиков и даже особо не мечтает о лучшей жизни; по крайней мере, до того момента, как его берут подопытной крысой для непонятного научного эксперимента. По его ходу оплывший очкарик в мимолетной галлюцинации видит себя брутальным культуристом, и этот образ становится для него своеобразной идеей fix.
Поначалу «Пыль» разворачивается галереей потешных унижений такого среднего по больнице лузера, вяло трепыхающегося под железной пятой своей советской бабушки, поправляющей ему кепочку в жару и ежедневно переспрашивающей, не начал ли он принимать наркотики. Скрип продавленного пружинного дивана, косые коричневые антресоли, Петросян по телевизору и нервный косматый металлюга как единственный друг — гнусненькими, как засохший таракан в ветхой книжечке, бытовыми акцентами здесь формируется удивительно целостный гештальт-образ унылого постсоветского аутсайдерства. На это гадливое впечатление работают и грязная, любительская, кичащаяся своей дешевизной съемка («да-да, я снят за 3000 баксов, а вы меня все равно смотрите»), и беспрестанные крупные планы квелых, сальных, прыщавых, плаксивых лиц местных героев; и не менее мерзкие декорации: душные, угловатые, обшарпанные. Пыльные.
Все это воспринимается как необязательный к просмотру трагифарс о мыканьях типичного задрота из 90-х (для актуализации образу не хватает тяжелой степени игромании и дерзкого виртуального альтер-эго с никнеймом SexyKiller), рассчитанный на эффект узнавания — и вправду, здесь каждая вторая деталь пробуждает какие-то смутные детские воспоминания о не в меру заботливых бабушках, днях рождения у одноклассников, замороченных чудаках из примитивной подвальной качалки, или там об угнетении школьных лузеров: воспоминания хмурые, и, вместе с тем, трогательные; для их активации достаточно быть рожденным в СССР практически в любой год 1980-х.
Однако ожидаемого, жанрово традиционного перевоспитательного финала не происходит (равно как и развязки с моралью в духе geek is a new cool), уроков крутизны Лешеньке никто преподавать не собирается; картинка к середине начинает мерцать странными аллегориями, а Петр Мамонов в роли умствующего доктора — вдохновенно, хотя и банально, философствовать о бренности всего сущего. Открывается язвительный социальный подтекст, превращающий «Пыль» из частной комической истории лошары-миконтары в диагноз поколению, мрачный вариант бытописания лихих 90-х, горькое резюме первого постперестроечного времени (а фильм был снят в первый год нового тысячелетия).
«Пыль» — про тупой беспросвет серой массы «неприспособившихся» к новой жизни, прозябающих в непонятной прострации, каком-то хтоническом запределье с Петросяном, религиозными сектами и импортными сникерсами; застывших, бессильно взирающих на красивую жизнь (как главный герой — на свой воображаемый мускулистый торс), как зомби, в первобытном бездумье тянущих к ней руки, но не способных достичь ее, не приученных прилагать осмысленные усилия, барахтаться, бороться. Такой коллективный беспомощный Лешенька, которого хватает лишь на то, чтобы мимолетом ущербно насладиться миражом, а потом, склонив голову и спотыкаясь, вернуться в постылую хрущевку. Провинциальные мыслители вроде героя Мамонова все же поднимаются на ступень осознания ситуации, но, в сущности, не могут ни сами выбраться с обочины, ни помочь в этом другим.
Ключевой момент фильма — комическая беседа бабушки и ее знакомого дедка о современной молодежи, в ходе которой проговариваются наивная радость за их привольную насыщенную жизнь (в это время Лешенька вяло мнется в коридоре рядом) и сожаление о том, что «в наше время» таких возможностей не было, мы-то за каждую свободочку боролись. Вот только не в коня корм, никто не в курсе, как этими «свободочками»-то воспользоваться. И в таком свете цоевский перестроечный гимн «Перемен» в титрах — не более чем насмешка над инфантильным поколением, получившим вожделенных перемен и, подобно близорукой мартышке из басни, бессмысленно взирающим на непонятную новую реальность.
Это не фильм, а еще один скучнейший обзор 90-х с претензией на гениальность. Если еще поначалу смотреть хоть как-то интересно, то к середине фильма - засыпаешь.