
Алеша Сергеев, 24-летний тюфяк с пружинками волос вокруг преждевременной лысины, носит пластмассовые очки, работает сборщиком пластмассовых пистолетиков и слушается бабушку, с которой делит брежневскую «двушку». Однажды на Алешин завод приходят два фээсбэшника и предлагают ему за 10 тысяч рублей и 4 дня оплаченного больничного принять участие в государственной важности эксперименте. Алешу помещают в темную камеру, и тучный Алеша становится ладным атлетом — или так ему очень сильно кажется. Когда в камере вспыхнет свет, Алеша снова станет Алешей, но те две минуты ощущения силы и красоты родят в нем острую зависимость: как тяжелый психбольной, потерянным колобком болтается Алеша по Москве во все более шизоидных потугах вернуться в то бодрое тело.
Снятая за 3 тысячи долларов на цифровую камеру и разыгранная непрофессиональными (за исключением Мамонова в символической роли профессора) актерами, «Пыль» оказалась самым адекватным киновысказыванием о Москве — рыхлом, расплывающемся мегаполисе в судорожных попытках обрести форму. Трудно не прочесть этот фильм — с его фантастическими экспериментами, спецслужбами и проч. — метафорически; все же трактовки родятся потом: по ходу просмотра включается не столько разум, сколько нервы. Экран транслирует шизофрению в чередовании агора- и клаустрофобий: Алешу то бросают в монументальных парках, где он перебегает между группками отдыхающих, как человек в предынсультном состоянии, то запирают в советской комнатушке с ее настенными коврами и диванами-кроватями, откуда жизненно необходимо рвать, как если бы скрутил приступ астмы. «Пыль» действует на соматику не в последнюю очередь благодаря любительской съемке, которая не содержит дистанции по отношению к увиденному. В любительстве же оказалось скрыто противоядие от главной беды постсоветского кино, которое, как сама Москва, не может встать в фокус, не может, как ни старается, поймать верную интонацию, — от фальши, ощущения, что так не говорят, не одеваются, не водят машину и вообще все не так, не правда. А «Пыль», чуждая кинематографическим формальностям и этике, пришлась кстати городу без формы и этикета: чего у кино не отнять, так это взаправдашности.

очень интерессная работа. Глубокая мысль. Противопоставление. Мамонов прекрасен. Пакава Ить сделали интерессный саунд трек

Самые сильные мои впечатления от русского арт-хауса - это вовсе не Германика, Вырыпаев и Серебренников (которых, честно, уважаю). А Балабанов, конечно же… «4». И «Пыль».
Девизом «Пыли» стала песня «Перемен!» Цоя. Воспроизводится она, правда, языком жестов: немой певец – глухим слушателям. Ведь это в конце 80-х можно было кричать, и тебя бы услышали и, возможно, поняли, в нулевых (а это далеко не времена активно-романтической «Ассы») кричать как-то уже смешно, или наивно, или нелепо...
Но перемен всегда хочется. Даже поколению неактивных неромантиков.
Как и зачем?.. вопрос.
Искренне считаю: осуждение и отрицание – тупики (и сердца, и мысли, и истории). Я бы очень хотела, чтобы мир менял кто-то похожий на Святого Франциска, например, просто благословляя гнезда птиц…
Но… я живу в этом мире и понимаю, что только благословляя его не изменишь.
И всякий раз приходят некие энтузиасты жизни, повстанцы человечества, низвергатели удобств, несоглашатели, восставшие духом (каждое поколение дает свои лица, свои типажи, своих героев). И начинается вековечное (чтобы не писать «бывшее тысячу раз») возмущение против несовершенных нравов современников.
Кто-то кричит и топочет ногами, кто-то смеется, кто-то плюет в лицо, кто-то сбрасывает с парохода, кто-то сам сбрасывается…кто-то берёт топор, кто-то - камеру. Кто-то – ручную камеру как топор!
Для того, чтобы обновить мир (или очистить, или оглушить…) необязательно ходить по огню, или гореть в нем, или сжигать других… можно, просто снимая с плеча, запечатлеть все его язвы и прегрешения в надежде, что кого-то обожжет или, если надо, остудит. А надежда – это уже светоч (неопалимый!).
И в «Пыли» она есть.
Как есть гневное и бескомпромиссное обаяние Триера, хоть это кино местами звучит мягко и трепетно, прямо-таки по-нашему (и по-нашему же оно не безвыходное осуждение).
В «Пыли» Сергея Лобана настойчиво и ухищренно, от начала до конца прочерчивается комическая линия (в том числе с помощью постоянного цитирования выступлений Петросяна на Первом, которые здесь выглядят как зловещий, не таящийся абсурд, как глумление над самим смехом!). Казалось бы, гипертрофированно комическое, гротескное не должно предполагать серьезного нравоучения, пафоса творческой и жизненной программы. Но здесь смешное - всего лишь маскировка для как раз таки вполне серьезно манифестируемых вещей:
Всем нужен кислород Истины, а не пыль Лжи (привет театру и кино.док.).
Пыли вокруг много.
Пыль - это люди, которые плутают на подступах к Истине, считая себя/других пылью.
Пыль - косность и всевозможные культы удобства.
Пыль – условности толпы (выбор пути других, а не своего, не к себе).
Пыль - осознание своей малости, никчемности.
Пыль - искусственно (под давлением мира и его миражей) растущее из малости желание стать другим, большим, не собой. Гипертрофированное до абсурда. До смерти.
Герой «Пыли» - 24-летний Алешенька (непрофессиональный актер Алексей Подольский сыграл его непогрешимо) чем-то похож на старого ребенка в завитушках из михалковской «Родни» (несостоявшийся жених героини Мордюковой, помните?). Есть в нем интеллигентная негеройность (как жизненная позиция), а не только инфантилизм, сгущенный до неимоверных пределов (особенно в первой части фильма, например, сцена выбора футболки при помощи двух постоянно прыскающих продавщиц и бабушки).
Мир, разъятый на части, слои, поколения, не дающий расти и свободно дышать.
Мальчик-переросток, случайно вляпавшийся в некий таинственный, контролируемый ФСБ эксперимент, и насмерть зацепившийся за грезу о совершенном теле, как Акакий за свою шинель, как каждый из нас за тень, маску или двойника (если верить классической литературе)…
Идеальное тело – идеальное прибежище от мира (укрытие почище халата и тапок Обломова). Некая приятно-пригожая вещь, дающая пропуск в любую среду… и прячущая тебя от всех сред разом, тебя - маленького, пухленького, «салабона целлюлитного», бабушкиного сынка. Считанные минуты опасного облучения – и вот ты уже не бедный забитый мальчик, с наметившейся в 24 лысинкой на лбу (прямо как у Акакия) в майке с сюсю-кошаком (унисекс - так объяснили продавщицы), а гора железомяса, бицепсов, трицепсов – апофеоз чистой СИЛЫ, которую когда-то доктор (и пациент) Ницше прописал!
И пусть сходящий с ума от одиночества и скепсиса профессор (Петр Мамонов) хоть тысячу раз повторит тебе: «ты на себя уже такую дозу облучения принял, что от тебя, если я эту штуку включу еще раз, вообще ничего не останется», - ты все равно будешь кричать: «Включите, пожалуйста!». Ведь это пропуск в твой рай – рай не быть собой в мире, который тоже собой не является. В мире, таком же искусственно, адски смешном и жалком, как маска-лицо Петросяна, не вызывающее, а вырывающее смех (с корнем, с мясом, с кровью).
Безусловно, кульминация и концептуальный центр фильма - монолог профессора о пыли.
Вот несколько фрагментов:
«Мы ничто – пыль. Атомы. И я могу это научно доказать. Пыль!... Вы яд! Вы расплодились как мухи. Гадите друг на друга. Друг друга даже не замечаете. Проку от вас нет. И от меня нет. Проку вообще нет. Вся наука - разрушение. Чем больше мы в человека погружаемся, тем меньше он существует. Да и не существовал никогда. Никакой ценности из себя не представлял… Вы тупой. Вам когда-нибудь об этом говорили? Тупая скотина. И мне вас ничуть не жаль. …С вами я хочу быть настоящим подлецом. Ведь это вы сделали мир подлым. …Я все отдал за вашу тупую жизнь. Все свои гениальные мозги…. Ты ведь никто. Пылинка Вселенной. Что такое желание пылинки? Какая-нибудь тупость?».
Вот такой вот бунт науки против человеческого мусора (пыли). Вот такое вот признание нового экспериментатора (лжеПреображенского, отталкивающегося не от улучшения, а от ухудшения человеческой природы). И такой вот поклон постмодернизму, с легкостью заменившему поднадоевшее (даже гуманистам) словосочетание «маленький человек» экзистенциально (т.е. в никуда) устремленным концептом «пыль».
…Все крутится и крутится в голове строчка Бродского: «и мокрая тряпка вбирает шепот пыли». Запала в сердце еще в юности. Думала тогда: даже пыль не хочется исчезать. Все, все вообще противится смерти, хочет остаться, быть…
Возможно, страсть Алешеньки к сильному и непогрешимо прекрасному телу – это не только попытка малого (пылинки) стать большим и весомым, но и сопротивление несуществованию, неценности, исчезновению (в том числе - при жизни).
Неосуществимо!
По крайней мере, в этом кино. В нем весь мир - территория пыли.
Можно сказать ему: «да, не люблю», а можно: «нет, не люблю». Какая фраза звучит приятней?
Думаю, в «Пыли» мир отрицается все же с призвуком «да». И в финальном – немом! - требовании перемен не до конца стирается грань между отжившим и вечным. Вечное – желание все как-то изменить и измениться самому. Хоть пути – больные и противные. В арт-хаусе почему-то другие редки.
Одно радует, наши бунтари против всех и всего (или против НИЧТО, пыли) до экзистенциальной дыры все же не допылили. Надеюсь, что страшное лицо Петросяна в телевизоре (финал фильма) – это еще не она.

Просмотрел фильм "Пыль", который вышел на экраны (диски/ кассеты, - не знаю был ли прокат или нет) в 2005, а снимался ещё раньше, в делёком 2001 году. Фильм не досмотрел, сил не хватило. Происходящему на экране с трещиной моего 17-ти дюймового монитора не верил, играли слишком натянуто, герои не настоящие, - такой бабушки, как в фильме, не существует. И не потому, что она ведёт себя не так, например, как я хочу, а потому что так человек себя вести не будет никогда. Её поведение, как поведение остальных героев - сплошной фарс, присущий всему постмодернистскому. Сценаристов не заботила правдоподобность характеров, им надо было выразить свою мысль, которая сводилась к тому, что мир бессмыслен. И показывалось это через бессмысленность и никчёмность происходящего. Всё пыль: люди, события, весь мир. Впечатление фильм вызывает одно - ужасная безысходность, декаданс и депрессия, которые я так не люблю. Кино постмодернистское, всё к чему прикасается, превращает в игру, лишённую какого-то ни было содержания.
На удивление негадкий отечественный подземный фильм. Нормально снятый, нормально сделанный. Учитывая, кто и как это все снимал - они молодцы и д остойны уважения. Ну а фильм не дурной, но не хороший. Так себе, короче

Фильм нестандартный. Снятый энтузиастами на XL1 за 3000$ и 4 года. Фильм не легкий, не комедия и не мелодрама.
Если кратко о сюжете- фильм о молодом человеке, который соглашается на проведение над собой секретного эксперимента. Что за эксперимент, кто и как его проводит- не скажу, иначе потеряется часть впечатлений от фильма. Но главное, естественно, не сам эксперимент или его последствия (таких сюжетных поворотов в кинематографе много), а то, с какими деталями и как все это показано. Метафоры, психология, философия- ну нельзя этого пересказать. Думаю, даже сценарий сам по себе не произвел бы сам по себе никакого впечатления и большинством продюсеров был бы отвергнут. А вот фильм удался.
Алексей Подольский- не знаю, какой он хороший врач в жизни, но сыграно отлично. Или он это не играл? :) Мамонов- само собой превосходно. Да еще и текст. А вот почему Короленко "в ролях" стоит на первом месте- непонятно, в титрах он совсем не первый, как и положено его роли.
Смотреть однозначно. Но понравится не всем- все же это глубоко авторское кино.

Этот фильм заставляет не просто поверить в будущее российской киноиндустрии, он - сущее доказательство тому, что оно наступило.
История, по сути, до банальности проста, если пересказывать ее на словах. Но фильм, как бы, и не на то ориентирован. Дело тут именно в реализации, в мелких деталях, в которых, как известно, - Бог.
Первым увесистым хуком всему остальному кинематографу является операторская работа. Казалось бы: подумаешь, все лица снимают вплотную так, что, кажется, сейчас вот-вот персонаж носом об стекло объектива ударится.
“Не ново”, - наверное даже скажет кто-то.
Лично мне навскидку ни одного аналогичного фильма на ум не пришло, так что, потворствуя своему субъективному мнению, я скажу: все эти крупные планы отнюдь не идеальных лиц создают четкое ощущение тяжелого безумия. Паранойя, шизофрения и ангедония процветают на питательных хлебах правительственных шестерок, бытовых сцен в тесных квартирах, серого малообещающего неба и наплодившейся гопоты.
Прочитав вышеизложенную информацию у кого-то другого, я подумал бы про себя: “А, ну все ясно. Типичный российский фильм, в котором обязательно изо всех щелей будет лезть исконно русская тоска; кручина, как глотку, перережет судьбу главному герою. Женщины будут плакать свинцовыми слезами, мужчины - серьезны и печальны”. Вот нет. Предупреждая попытку воображаемого альтер-эго классифицировать фильм, еще не посмотрев его, скажу:
Фильм не вызывает всем знакомого щемящего чувства в груди по одной простой причине. Героев не жаль. Они не похожи на тех искренних и простодушных людей, которых хочется пожалеть за что-то, тем более что никто их толком не обижал.
В каждой из персон, представленных в фильме, есть какая-то недоделанность. Ущербность. Эти надкусанные ломти образов, скудные пайки, уже кем-то попробованные, только усиливают неуютное чувство уродливости происходящего. Заставляют сильнее погрузиться в безрадостную атмосферу бытовой неполноценности.
Поступки в то же время - вполне логичны и обоснованы, в них нет какой-то вопиющей театральности или показной придурковатости. Высшей цели они, конечно, тоже не преследуют. Скорее наоборот - каждое событие в фильме эгоистично и недальновидно. В общем, все как в жизни.
Скудный бюджет фильма его только красит. Цифровая камера засасывает зрителя в созданную реальность уже через полчаса просмотра, тем более, что на экране - отечественные, знакомые каждому гаражные кооперативы, подъезды, дворики и типажи.
Актеры, которые играют не так, как в сериалах или художественных фильмах. Часть из них, верю, играет самих себя. От этого одновременно и скованность, как у настоящих людей при виде камеры, и искренность.
Периодически появляется какой-то низкочастотный шум или гул, нагнетая и без того безрадостную атмосферу. Его замечаешь, когда очередной вопрос или реплика повисают в воздухе; камера мечется от одного потного лица к другому, напряжение растет.
Музыка в фильме странная. Пунктирная, электронная, аритмичная и тревожная. Звучит она футуристично и колко. Оттого и сам фильм воспринимается как нео-взгляд на современность, которая, как ни крути, еще не совсем избавилась от рудиментов девяностых.
Ну и, конечно, символы. Многие вещи в фильме просто вопят: “Я - символ! Подумай, для чего я здесь!” Ситуацию, это естественно ни капли не проясняет, а наоборот - запутывает.
Когда начинаются финальные титры (а синхронно с ними - победоносный апперкот зрителю), продолжаешь сидеть перед экраном, все еще погруженный в тот мир, из которого тебя выдернули. Схожее ощущение можно испытать, посмотрев “Реквием по мечте” Даррена Аронофски. Только если в случае с американским продуктом мозг доедает остатки скормленной ему истории, трактующейся им однозначно, то в случае с “Пылью“ сознание не просто доедает - оно давится и неприлично срыгивает, все еще надеясь проглотить сюжет, найти в нем ниточки, потянув за которые вопросов не останется.
Это ощущение похоже на резкое выключение низкочастотных динамиков после пары треков отменного даба на предельной громкости: несмотря на то, что сигнала уже нет, воздух все еще мягко резонирует, помня благородные вибрации пространства.