Спродюсированный Такеши Китано фильм китайского режиссера Цзя Чжанкэ, автора «Платформы», «Натюрморта» и других лент о современном Китае — реалистичных, но с легким галлюциногенным эффектом. «Прикосновение греха» —несколько новелл о поисках справедливости с неожиданными для этого автора фонтанами крови, драйвом, яркими костюмами и декорациями, но с присущей ему рефлексией на тему того, куда движется страна. Приз за лучший сценарий Канн-2013.
Драма |
18+ |
Цзя Чжанкэ |
17 мая 2013 |
2 часа 13 минут |
Китайский «антониони» до сих пор был известен мне своими артхаусными работами, завораживающими индустриальными пейзажами современной Поднебесной, иногда статичными планами, чаще многоплановостью и изысканной глубиной кадра – которыми он пытается писать сложность и запутанность жизни в капиталистическом (если быть честным) Китае. В кадре маленькие люди, недоговоренность, некоммуникабельность, просто жизнь, поданная через безупречные по форме ракурсы. Такой киногеничный образный городской интершум, который когда-то умел снимать великий итальянец, а теперь умеет снимать только Чжанке. «Прикосновение греха», помнится, удивила каннскую публику, которая не ожидала, что автор изысканного и равнодушного к зрителям арт-хауса вдруг снимет жанровое кино. Но на самом деле Цзя Чжанке снимает все то же сложное, очень красивое, многоплановое кино – только выбрал на этот раз жанровую форму, распылил одну непростую идею на четыре новеллы, и получился, на мой взгляд, один из самых мощных фильмов о бессердечности капитализма, об индустриальном равнодушии, о зависти и деньгах и, конечно, о человеческом/нечеловеческом во всем его проявлении. Начинается кино ударно, настраивая готового скучать западного поклонника «непонятных азиат» не на медитативную волну, а на грязное, жестокое кино в духе «Боулинга для Колумбайна» и «Бонни и Клайд». От чего и само название фильма сначала обманывает: зимний пейзаж, на мотоцикле едет хмурый молчаливый «маленький человечек», месье Башмачкин, его останавливают дорожная банда, готовая поживиться, но он их хладнокровно расстреливает, проезжает мимо перевернутой фуры с апельсинами, и первого нашего героя – бородатого неудачника. Тем самым как бы передавая эстафету зла, греха и насилия (он затем въедет во вторую новеллу, целиком посвященной ему, киллеру и грабителю богатеньких китайцев). Над нашим бородатым неудачником издевается все село, он завидует чиновникам-взяточникам, лезет на рожон, его избивают клюшкой для гольфа, доводят до бешенства, он берет винтовку и убивает всех неприятных ему зажиточных говнюков нахер.
Но если вы думаете, что весь фильм насилие будет только взвинчиваться до предела, как у какого-нибудь Чхан Вук Пака, то вы ошибаетесь. Четыре новеллы посвящены мрачному индустриальному и сельскому пейзажу огромной страны, которая давно уже живет по капиталистическим заветам, отчего социальное расслоение чудовищно, миром на самом деле правит зависть (а совсем не конкуренция, как у идеалистов-либертарианцев), у людей только одна цель: завоевать свое место под солнцем, и сожрать в случае чего ближнего своего. Скажем, несчастную лошадь здесь избивают нещадно "по заветам" Достоевского и Ницше, и "по заветам" их же - герой расправляется с тем, кто поднял на бедную животину руку. Вы против? Я - нет. Да, до ситуации вселенной недавнего австралийского жесткача "The Rover" Дэвида Мишо, продолжающему линию «Дороги» Хиллкоата (тоже ведь австралиец), не близко, но вектор проложен верно. Пусть в «Ровере» убивают походя кого угодно, даже детей, а единственный друг человека – собака, легко представить себе в недалеком будущем современной Поднебесной Цзя Чжанке маргинальных персонажей Роберта Паттинсона (первая его охренительная роль, для меня бесспорно) и Гая Пирса. А ведь «Ровер» пост-апокалиптик, тогда как «Прикосновение греха» - фотографически-точное социальное кино о современном положении вещей.
Четыре новеллы про современное насилие во всех его проявлениях: от серийных убийств до самоубийства. Герой-киллер, молчаливый, худой, и злой – это герой-игла, связывающий все четыре новеллы своим касанием – появлением рядом, дыханием, взглядом. Убивать можно и даже нужно, если тебя пытается изнасиловать этот гребанный мир. Акцентируя камерой взгляд зрителя на задавленности и униженности маленьких людей Цзя Чжанке при этом не делает нас сообщниками, но сообщает какую-то странную догвилевскую максиму-лицензию: «Их вынудили. Имеют они право или нет, не суть дело. Если государство насилует граждан, заслонка-закон, не говоря уже про заслонку-мораль – разрушается. Если власть предержащим и деньги имеющим можно применять силу к маленьким, маленькие будут применять силу к ним и к себе подобном. Это просто закон причины и следствия. Вы можете быть против, но так будет. Смиритесь». Если социальная несправедливость в первой новелле может быть сомнительна – не факт, что чиновники – коррупционеры, герой обычный завистник, сошедший на этой почве с ума – то героиня третьей новеллы, избитая пачками купюр, выходит из себя в попытках самозащиты от потенциального мужчины-насильника. Тут действительно нет смысла задаваться вопросами о каком-то революционном насилии, или тем более списывать его на героя-иглу, якобы приносящем собой вседозволенность и аморализм. О какой морали в капиталистическом устройстве может идти речь? О каких границах, уважении и самоуважении можно говорить, если любого маленького работника могут уволить просто так, или заплатить в три раза меньше, а проститутки унижены до полного бесправия и ничтожества? Здесь уже дело не столько в моральных дилеммах, сколько в самом прикосновении греха – который на самом деле не в киллере, а в воздухе капиталистического Китая. Это – скрытое насилие, пружина, на которую давят в каждом человеке все сильнее и сильнее, и которая ждет только момента, чтобы выстрелить. В момент, когда над тобой издеваются, человек не будет вспоминать моральный императив Канта, он будет наносить острые ножевые ранения, ударять киянкой, стрелять из револьверов, или просто бить первым попавшемся предметом по мягкому и податливому человеческому телу, скоплению той мерзости, что всю жизнь насиловала его, "но уж сейчас нет, сейчас я достану отцовскую винтовку и вышибу вам всем мозги, вонючие ублюдки".
Фильм поначалу разрешили в китайском прокате, но кажется, он там до сих пор не вышел. Очевидно, партийные бонзы рассмотрели в фильме экстремизм. Но удивляют и западные критики, которые чуть ли не все как один пишут про «скрытое насилие в современном Китае». Причем тут Китай? Берите любой фильм с Бронсоном или Иствудом 1970-х – это будет тот же пейзаж насилия «современного Китая». Цзя Чжанке вообще не задается вопросом о моральном и законном, он на самом деле снял реальные истории, и ничего не придумал в самой схеме преступлений и проступков. Это есть. Это случается. Хотите вы того или нет. Согласны вы с этим или нет. Случается не из-за метафизического героя-демона, а просто даже самых кротких может коротнуть, если вы их будете хлестать купюрами и приговаривать «Разве у меня недостаточно денег, чтобы тебя трахнуть? Разве у меня недостаточно денег, чтобы тебя трахнуть? Разве у меня недостаточно денег, чтобы тебя трахнуть?». Примерьте ситуацию на себя и потом признайтесь честно, что вы не зарежете сукина сына прямо на месте? И если вы покачаете отрицательно головой - я вам скажу, что вы просто лжете, лжете в том числе и самому себе.