Фильм Последний самурай

Тома Круза, размахивающего самурайским мечом, мы давно ждали, но что он придет в такой компании, никто не предполагал. Сегодня куда ни ткнись — всюду длинные стальные клинки, и непонятные лающие окрики, и стульев нет. На наши экраны один за другим, как по команде, вышли сразу четыре западных фильма о Японии: французский «Страх и трепет», тарантиновский «Убить Билла», неголливудский «Трудности перевода» и вот мегаголливудский «Последний самурай». Игнорировать эту ситуацию уже невозможно. Запад сошел с ума.

Под Японией каждый, естественно, подразумевает свое. Французы видят в ней страну невскрываемых кодов и недоступных нам иерархий, Тарантино — условный задник для боевых искусств, София Коппола — калейдоскоп непонятных слов и рекламных неонов, так подходящий для одиночества. Общее между ними только одно: Япония — это как бы другая планета, где действуют старые, уже вымершие на нашей планете законы и не действуют законы земного притяжения. Понять ее невозможно, победить — тоже. Она — другая и именно этим непобедима. Тут трудно не задаться вопросом: с чего это в начале XXI века Западу, уже через все прошедшему, понадобился Другой?

На этот вопрос «Последний самурай» Эдварда Цвика отвечает с поистине голливудскими размахом, обстоятельностью и детской непосредственностью. Он отправляется за океан, находит там две Японии и недвусмысленно делает свой выбор.

Чтобы понять, что имеется в виду, необходимо разобраться с историей. Вплоть до последней четверти XIX века Япония была раздробленной, полностью изолированной страной, где пойманного иностранца просто сразу казнили от греха подальше. В 1876 году, когда начинается действие фильма, император Мэйдзи, с юных лет мечтавший о единой Японии, решает наконец покончить с феодальной раздробленностью и с этой целью нанимает американских офицеров, среди которых Том Круз — капитан Олгрен, эдакий Буффало Билл, спившийся и превратившийся в мюзик-холльного фигляра герой войны с индейцами. Ему предстоит вымуштровать императорскую армию, чтобы подавить самурайское восстание и тем самым покончить с самурайским режимом. Только так Япония может стать частью мира. В ходе боя, в который его подопечные брошены без всякой подготовки, Круз теряет свою армию и попадает в плен к самураям. Там, в горах, он видит другую Японию — незапачканную американскими торгашами страну стихийных страстей и неизменяемых ритуалов, рукопашной доблести и смертельной чести. Эта самурайская Япония — Атлантида, и Круз знает, что она обречена. Но все равно выбирает ее. Он идет к императору и просит его расторгнуть договор с американцами, поскольку тот противоречит интересам японского народа…

Постойте, скажете вы, что же это получается? Что в дни, когда вся Америка сплотилась вокруг своего президента, какой-то режиссер Цвик говорит, что нетронутая западными руками Япония — это хорошо, а все, что приносят на чужую землю американцы (жажду наживы и пулеметы), — это плохо? Да, примерно так и получается. Не надо, конечно, преувеличивать. Цвик, режиссер преимущественно военной тематики («Слава», «Легенды осени», «Осада»), мыслит слишком усредненными категориями, чтобы замышлять радикальные выходки. Ему хорошо удаются боевые сцены (их в фильме довольно много — и все до единой отменного качества) и гораздо хуже — места, требующие мифологического мышления (поэтому аполлонический, находящийся в отличной форме бородатый Том Круз, которого лучше всего снимают режиссеры-мифотворцы типа Брайана Де Пальмы или Джона Ву, выглядит на экране как-то слишком приземленно). Но за понятным эпосом, на какой только и способен Цвик, отчетливо маячит явно подсознательное, неприкрыто мазохистское желание проиграть. Америке — проиграть. И становится понятно, почему сегодня Запад с такой готовностью свихнулся на Японии. В этой другой, непонятной и непобедимой планете Запад увидел последний реальный противовес Америке — орешек, который ей не по зубам. Мы все туда переселимся, когда Америка нас окончательно достанет.