Фильм Портрет девушки в огне

Фрагменты речи влюбленной

Конец XVIII века, художественное училище, заполненная девушками аудитория. Классу позирует мастер Марианна (Ноэми Мерлан): горделивый профиль, сложенные руки, печальная сосредоточенность во взгляде. Глаза находят стоящую в другом конце комнаты картину, которую принесла одна из учениц. «Что это?» — спрашивают товарки. «Портрет девушки в огне», — отвечает Марианна и вспоминает, вероятно, самый сложный заказ в своей карьере: как, притворяясь прислугой, писала даму Элоизу (Адель Энель), которую впоследствии выдали за миланского дворянина и с которой у художницы был короткий, но интенсивный роман — с чтением Овидия и прогулками по берегу моря.

Два месяца назад пресса прочила новой картине Селин Сьяммы главную «Пальму»; статуэтка за сценарий показалась отдельным критикам прискорбным компромиссом — несмотря на всеобщую любовь к победившим в итоге «Паразитам». Едва ли, впрочем, вердикт каннского жюри как‑то повлияет на сложившуюся уже репутацию «Портрета». Лидер сайта Metacritic и участник первых топов-2019 — это явно не то кино, которому грозит заговор невнимания: пренебречь — себя обнести.

Тут важно предупредить: это очень дисциплинированный, педантичный и — в сравнении с тем же каннским триумфатором — может быть, даже монотонный фильм без событий. Глубоко укорененные в культуре образы (художница свободных взглядов; вздорная и при этом уязвимая модель; терпеливая и все понимающая горничная, у которой своя драма), понятный хронотоп (знакомство, первые и не слишком удачные попытки портрета, начало отношений, прорыв), неизбежный (держим в уме время и место) финал. Формальное следование конвенциям, размеренность темпа, сдержанная по большей части игра актрис — имеются, в общем, внешние основания для того, чтобы упрекнуть постановщицу в академизме. Иной зритель, прослышав про характер отношений главных героинь, увидит здесь злополучную «повестку» — и, кажется, пропустит самое главное.

Обреченность романа Марианны и Элоизы — не столько следствие чудовищных социокультурных обстоятельств (их Сьямма фиксирует с несколько отстраненной точностью), сколько часть эстетического контракта, графа в метафорическом акте сдачи-приемки. Складывается ощущение, что даже больше, чем патриархальные условности, создательницу «Портрета» интересуют устройство творческого сознания, свойства ума и характера, связанные с производством искусства; попросту говоря, то, что называется талантом.

Здесь Марианна и камера становятся почти конкурентками: перенося Элоизу на холст (ловя в объектив), они состязаются, кто лучше ухватит этот вздох и этот взгляд; отдельную интригу фильма составляют поиски улыбки — Элоиза пока не знает, что такое счастье. Конечно, это еще и кино о том, как создается кино (живопись, литература, музыка): линейность повествования-воспоминания, думается, намеренно противоречит дробности картины, на которой части тела существуют отдельно друг от друга, дожидаясь авторской (режиссерской) руки, которая увидит за контуром фигуру.

Не менее важно то, как и что в «Портрете» обсуждают. Сьямма играет честно: персонажи — плоть от плоти своей эпохи в том, что касается досуга (жаркие дебаты про миф об Орфее и Эвридике, причем самую радикальную интерпретацию предлагает служанка-тихоня) и представлений о возможности социального маневра: на данном этапе бунт бесперспективен, но никто не отнимет у нас эти несколько дней в раю. Обращает на себя внимание и их речь — нарочито стертая, стилистически нейтральная. С одной стороны, это позволяет избежать анахронизмов, с другой — создает дополнительные сложности: как говорить о любви, пользуясь лексиконом прописных истин? Можно ли выразить живое, уникальное чувство на языке общих мест?

Сьямма решает конфликт между интимным и расхожим довольно решительным образом: любовь и есть превращение банальности в частный, только двоим понятный код. Страница 28, «обернись», бегущее по платью пламя, «Времена года» Вивальди — фрагменты эмоционального мира Марианны и Элоизы, наделенные символическим значением детали, в тайну которых мы посвящены.

Так, «Портрет» становится многоугольной, упирающейся в зрителя конструкцией, и сценарная награда перестает казаться утешительным, лишь бы отметить, призом. Не получается, однако, интерпретировать этот фильм исключительно как феминистский манифест — при его очевидном эмансипационном потенциале. Переместившись в 1770 год, Сьямма рассказывает универсальную, лишенную строгой гендерной привязки историю о том, как страсть расправляет складки искусства и оставляет тебе с пробоиной где‑то в районе грудной клетки. Зови не зови, целуй не целуй — всех ожидает одна ночь: в виде навязанного мужа или невозможности подписать картину своим именем. Что точно в наших силах — передавать заветные сигналы в надежде, что когда‑нибудь найдется тот или та, кто сможет их расшифровать.