Фильм

Конгресс танцует

Главные тэги этого фильма: «Вена, вальсы, венки, вечер, вино, влюбленные и «Си-пу-ха!» Словечко, которым то и дело балует зрителя герой этой чудесной музыкальной ленты – Его Величество русский царь Александр, а за ним и граф Бибиков. «Сипуха!» – замечает Его Величество, и геть так рукой сверху вниз, мол, прорвемся. Невозможно разорваться между графиней, цветочницей и скучными заседаниями конгресса? Сипуха, что-нибудь придумаем! Проклятый Меттерних задумал каверзу, его шпионки публично на балу заявляют о продаже поцелуев царя (недорого, зато память на всю жизнь!), и деньги пойдут беднякам Вены – а между тем, надо бы все-таки поскучать и на конгрессе, защитить интересы Российской империи? Сипуха! – сердито говорит царь, и глазами так зырк! Наполеон бежал с Эльбы, пока победители делили европейский пирог, и канцлер Меттерних стоит в печали на балу один – «сипуха!», говорит Бибиков, мчусь мигом за царем, старик, поправим дело! Но о «сипухе» потом, сначала – панигирик фильму.

Прекрасное немецкое кино, главный музыкальный хит планеты той эпохи, когда Веймар уходил в прошлое, а на улицах шныряли штрумовые отряды с красно-черными знаменами. Лента, снятая на излете эры немого кино – в преддверии целого десятилетия, когда режиссеры вдруг разом как будто утратили свое мастерство, и «бла-бла-бла» превратило когда-то великое немое – в радиопьесы с мертвой, обездвиженной камерой и бездумным монтажом. «Конгресс танцует» напротив, представляет собой торжество немецкого киногения, соединяя в себе вальсирующую кинокамеру, музыкальный, чарующий монтаж – и отличные диалоги с замечательными музыкальными номерами и двумя-тремя песнями, которые невозможно забыть. Когда я говорю «музыкальный монтаж» я ничуть не преувеличиваю: реплики спорящих здесь вдруг переходят в веселый марш. Задирает юбку девушки молодой человек – и на самом интересном месте открываются двери. Кинокамера здесь неустанно парит над землей, и снимает длиннющие планы, как в эпизоде, где напевая про себя веселую песенку героиня едет в снятый для нее царем замок. Карета, люди, жестикулирующая героиня – все вдруг нечаянно кажется кукольным, ненастоящим – точно фигурки из карамели и мастики в руках умелого кондитера. И вот цветочница в хоромах – и все, все до единой сцены знакомства девушки с «подарком царя» - настоящая сказка о Золушке, где выписан каждый кадр с подлинной нежностью и изяществом. Сцена на балу, когда камера долго следует за гонцом, несущим Меттерниху тревожную новость о Наполеоне, пробиваясь среди танцующих, показывая как будто походя настоящее вальсирующее столпотворение – предвосхищает известную сцену в «Леопарде» Висконти.

А как снят сам бал! Господи, да это лучшая сцена бала, которую я когда либо видел! С момента, когда девушка, как Золушка или лучше сказать Наташа Ростова, появляется на балу, и длинным планом камера снимает лестницы, толпу людей, и где-то в верхней трети экрана уже заметны танцующие, мраморные столбы, мы вновь теряем пары, и снова они, их все больше, они теперь везде, и камера вынуждена лавировать между пар, стараясь не задеть их. А эпизод ночной Вены? Чудо чистого искусства: несчастный влюбленный засыпает на крыше домика девушки, венцы и венки с фонарями бредут по ночным улочкам, катятся кареты, тени бегут по стенам, парочки фланируют по мостовым, и вдруг за угол, прямо в объектив камеры сворачивает наша пара влюбленных, а за ними карета, и девушки с фонарями, и царь провожает цветочницу до дверей ее магазинчика: все это одним планом! Повторюсь, монтаж и работа камеры не просто выводят этот фильм из разряда обычных мюзиклов, а делают его настоящим шедевром, шедевр режиссерского и операторского мастерства, и я, обнаруживший фильм в списке любимых лент Акиры Куросавы Akira Kurosawa's A Dream is a Genius, и побежавший его смотреть, солидарен с японцем, не фильм, мечта! Редкое кино, конгениальное по своей простоте и изяществу вальсам Штраусов. И оно действительно точно течет, свободно, спокойно, немудрено и весело, захватывая в свое течение самого сумрачного зрителя, заставляя забыться и отдаться пресловутому «вихрю венского вальса». Его воздействие сродни не кубку вина, а скорее сладостным запахам и уюту вечерней кофейни, веселым голосам и искреннему смеху посетителей и посетительниц. Когда ты пьян от радости дышать и жить и веселиться. И это еще потому, наверное, что чувствуешь, вся съемочная группа была счастлива на съемочной площадке, и получала, кажется, настоящее удовольствие от каждого съемочного дня – даря в итоге «радость жизни» и зрителям почти сто лет спустя.

Немцы воспользовались «правом первой ночи», и оглянулись в прошлое в попытке создать первый дорогой, богатый мюзикл. Студия «УФА» и Чарелл, тоже немецкий еврей (вынужденный скоро уехать из Германии, он не смог повторить успех «Конгресса», впоследствии вернулся домой, занялся постановками оперетт, и порой довольно успешно), конечно, внимательно следили за успехами своего собрата Эрнста Любича. Звуковое кино это значит можно снять музыкальное кино? Музыкальное кино – стало быть, танцы, смех, песни, веселье? Танцы, смех, песни, веселье? Постойте, да ведь не так давно в наших театрах ставили эти венские оперетты! Давайте попробуем, что ли? И господа попробовали, и у них получилось. Der Kongreß tanzt – еще один бриллиант в оправе киноэпохи, ничуть не уступающий в своем великолепии и блеске «Веселой вдове» Штрогейма, снятой позднее, и музыкальному квартету Любича. Менее известное, чем они, по известным причинам, он покоряет зато лихостью киносъемки. И какой-то чисто венской, опереточной, вальсовой свободой. В Der Kongreß tanzt слышишь дыхание весны, дыхание шумных балов XIX века, аристократитических, джентльменских развлечений и, разумеется, влюбленности. Не любви, а именно влюбленности, легкой, неверной, веселой - влюбленности на один танцевальный вечер в прекрасного незнакомца или незнакомку. Здесь нет ничего от сладкой горечи офюльсовских венских мелодрам, здесь царит праздник, пьяное веселье в венских кофейнях и кабаках, и глупый, стрекозиный бальный бурлеск – когда ни министру, ни императорам, ни даже самому Меттерниху невозможно усидеть на стульях, решая судьбу Европы долгими месяцами, как раз тогда, когда смеющиеся девицы заглядывают в скучные чиновничьи залы конгресса. Мгновение – и Меттерних один, как им и задумывалось, и только стулья качаются в такт вальсу вокруг дубового стола.

На знаменитый Венский конгресс съезжаются не только цари и императоры, туда едут целыми дворами. Ведь там же вальс! Этот безнравственный танец, только-только появившийся в Англии, тотчас скандализировав общественность. «Разгневанный лорд Байрон в 1813 году, увидев свою жену в руках друга на недопустимом расстоянии, писал: «Здоровый джентльмен, как гусар, раскачивается с дамой, как на качелях, при этом они вертятся подобно двум майским жукам, насаженным на одно шило». Тут нужно еще сделать небольшой экскурс в прошлое, дабы нам стало немного понятнее, отчего тут в героях русский царь, «освободитель Европы, и победитель Наполеона» и венская цветочница. «Когда вальс появился в России, ни Екатерина II, ни Павел I, ни особенно его жена Мария Федоровна его не одобрили. Взойдя на престол, Павел специальным указом запретил танцевать вальс в России, и вплоть до самой смерти его жены (а умерла Мария Федоровна только в 1830 г.) дорога вальсу к русскому двору была закрыта. Оба сына Марии Федоровны — и Александр I, и Николай I — не осмеливались перечить матери. Зато на частных балах после Отечественной войны 1812 г. вальс стал одним из любимейших танцев".

"В особую моду его ввел Венский конгресс (1814-1815), на котором решалась судьба Европы. Днем дипломаты решали важные проблемы послевоенного устройства, а вечерами вели активную светскую жизнь и танцевали на балах, где вальс был коронным танцем. Много людей съехалось тогда в Вену: короли и императоры, целые европейские дворы, журналисты и писатели, великосветские красавицы, и все с упоением вальсировали. Естественно, что участвовавшие в Конгрессе русские привезли вальс в Петербург. Еще довольно долго репутация вальса оставалась сомнительной. «Танец сей, в котором, как известно, поворачиваются и сближаются особы обоего пола, требует надлежащей осторожности… чтобы танцевали не слишком близко друг к другу, что оскорбило бы приличие», — говорилось в танцевальном руководстве 1825 г, («Правила для благородных общественных танцев, изданные учителем танцеванья при Слободско-украинской гимназии Людовиком Петровским. Харьков», 1825).

Иначе говоря, царь отрывался! Оставив в скучной России матушку и чопорных стариков и дам, он гордо въезжает в Вену под искренние аплодисменты венской публики. Прямо по классику: «Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали». Только в Александра наша героиня в рекламных целях бросает цветочный букет, чем вызывает переполох среди шпионов Меттерниха и царской охраны. Царь так и не понял толком, что произошло, меж тем Кристель Вайцингер уже осудили, и готовы вспыпать по первое число. Следует замечательный эпизод, который один пользователь на имдб справедливо называет «забавная почти БДСМ-сцена» (см. скрины ниже). Веселый молодой палач, подмигивая и заигрывая с осужденной, обозревает свои орудия пыток, выбирает хороший прут, отмачивает его в бочке с водой, и хлещет воздух, пока шокированная героиня умоляет ее не бить. Палач утешает девушку, но он неумолим, и привязывает цветочницу к скамье ремнями, один в один ремнями из известной сцены триеровской «Нимфоманки». К несчастию для зрителя – внезапно! – царь как гость и пострадавший от террористки просит помиловать девушку, и входит в пыточную аки Бог, улыбающийся свысока. Жаль, без бороды ("Ой, я, говорит, давно сбрил бороду"). Далее флирт, любовь, похохотушки и обжимашки в венском кабаке. Кристель по уши влюбляется в красавца-гусара, понятия не имея, что имеет дело с монархом, и ее встречи к тому же на руку Меттерниху, цель которого – всякими способами отвлечь царя от царской работы на конгрессе (светящийся шар для чтения чужих писем и подслушивающие шланги в распоряжении канцлера!). Тут следует еще заметить, что по отношению к Der Kongreß tanzt могли бы объединиться и вечные враги: суфражистки-феминистки и строгие простестантки. Феминистки в ужасе от того, как девушка торжествуя показывает свое место у царского кресла, у подножия его, на ковре, чуть ли не млея, и очень мило терпит и забывчивость Александра, и его отношение к ней как к легкой добыче. Не говоря уже про «милую почти БДСМ-сцену». Пуританки возмутились бы фривольностью нравов, царящих в фильме, тем, как свободно девушка отказывается от бедного австрияка в пользу царя. И тем, что фильм совсем не о том, что есть настоящая любовь! Фильм о том, что счастье вот оно, но оно временно, потому лови момент, цени прекрасный венский вечер. Что герои фильма и делают, не задумываясь ни о каких моральных императивах (хеллоу, Веймар еще бурлит в венах немецких юношей и дев!).

Немцы, за что им большое спасибо, умудрились снять фильм совершенно не патриотичный. Можно ли себе представить сталинскую комедию Александрова, скажем, о том, как прусскому или австрийскому императору, приехавшему с сомнительными целями в Петербург, ставят палки в колеса русские канцлеры? Причем, по итогам в этом авантюрном вихре режиссер и вся съемочная команда стоит горой как раз за пруссака? Невозможно. А немцы, снимая оперетту про Венский конгресс, ничуть не стыдясь кричат гип-гип ура русскому царю, который таскает в свою постель их же венок, от цветочниц до графинь, и раз за разом одерживает победы на романтических фронтах, одновременно выпутываясь из сетей Меттерниха. Говоря о фильме, нельзя не сказать и о чудесной клюкве, которая в рамках фильма некоим образом клюквой не является. Меттерних и его шпионы нарочно окружают нашего героя цыганскими музыкантами, например, звучат трели балалаек в соседней комнате во время сцены соблазнений. Александру наша собственная клюква по барабану. Мало того, когда только приехавший в Вену царь, устав с дороги, узнает, что вечером в его честь еще и русский балет, его лицо скучнеет: «Я, мол, приехал в этот чудесный город совсем не для того, чтобы спать на русском балете!» И что вы думаете? Отправляет туда своего двойника Уральского. Ах, Уральский, это еще один самоцвет Der Kongreß tanzt в ряду других. То ли гусар, то ли адъютант Его Величества – основная его обязанность подменять царя: на торжествах, пока бросают чепчики в его честь (из соображений безопасности), на скучных театральных вечерах и даже во время адюльтеров с венскими графинями, ежели время встречи совпадает по времени с другим неотложным царским делом. А что Уральский? Уральский предпочитает этому всему петь вечерками у окошка «Э-э-й ухнем!» и заниматься… вышиванием! Когда Бибиков строго кричит на двойника, Уральский тихо вздыхает, и в его глазах вся печаль этого мира: опять балы, опять любовницы, графини, опять вино и торжества: «Скушно, братцы!» Все променял бы Уральский на вышивку, с каким удовольствием он сидит за иглой, выпевая «Разовьем мы кудряву».

«Сипуха!», - выговаривает ему строго Бибиков. Это любимое словечко самого царя, английские субтитры верны оригиналу: Sipukha, с ударением на последний слог, «как говорят в России». Или лучше «как говорил Его Величество в стародавние времена». Утирая слезы, я пересмотрел сцену, где царь впервые бросил это ругательное слово, боясь, что ослышался. Но в продолжение фильма царь повторяет его не раз. Сипуха – как много в этом звуке для сердца русского слилось. Волшебное «сим-сим» не так волшебно, «авось» не так изящно, а сколько смыслов и каких открывает вдруг это слово! Только произносить его надо правильно, не ужасно картавя с какими-то мужицкими акцентами «чепуха», а мягко, с присвистом «си-пу-хА», и ручкой эдак геть, как будто вы прямо сейчас сеятель и бросаете семена в чистом поле: «Сипуха!» - и, чу! вы не поверите, жизнь сразу налаживается, интриганы посрамлены, и все прекрасно, и чудесные вам снятся сны про вальсы, венский вечер, вино, влюбленных венок и «си-пу-ху».