Фильм

Дипан

В Шри-Ланке кончается гражданская война, которая шла четверть века: правительственные войска добили «Тамильских тигров». Бородатый партизан (Антонитасан) бросает обмундирование в костер, сложенный из трупов его соратников, и направляется в лагерь беженцев. Теперь у него есть чужой паспорт на имя Дипана, фальшивая молодая жена Ялини (Сринивасан) и фальшивая 9-летняя дочка (Винаситамбу) — все трое видят друг друга в первый раз.

Они оказываются во Франции, и вскоре миграционные службы размещают их в мрачнейшем парижском пригороде. Блочные дома, пустынные улицы, единственная власть — местные гопники, которые торгуют наркотиками и бог знает чем еще. Дипан получает работу смотрителя — что-то среднее между уборщиком, сторожем и почтальоном. Ялини устраивается помогать пожилому арабу, у которого в гостиной заседают бандиты и живет молодой родственник (Роттьер), только что вышедший из тюрьмы. Девочка идет в школу. Когда Ялини, услышав стрельбу на улице, прибегает к Дипану, тот философски замечает, что это такие же отморозки, как в Шри-Ланке, только менее опасные.

Жак Одиар, начинавший, как и его отец, с черных комедий и изысканных, очень литературных нуаров, которые приходилось смотреть со словарем, с годами становится прямолинейнее, проще и мощнее — все меньше полагаясь на слова, очевидно развиваясь как режиссер и не переставая удивлять. «Дипан», за который он получил от братьев Коэн свою первую «Золотую пальмовую ветвь», вероятно, не самый совершенный или значительный из одиаровских фильмов, но это цельная, обезоруживающе честная авторская работа, которой, конечно, впору любой приз.

За словарем кому-то все равно пришлось лезть: фильм процентов на 80 снят на тамильском языке, поскольку языковые трудности, с которыми сталкиваются герои на новом месте, — важная часть истории. Собственно, ключевая: ясно, что водораздел культур проходит в первую очередь по линии языка. По мере того как Дипан и его фальшивая семья потихоньку разучивают французский, каждый из них вступает с новой родиной в собственные отношения. Самые простые, понятно, у девочки — ее перспективы интеграции особых вопросов не вызывают. Самые сложные — у Ялини, которая в некотором смысле глубоко взрослая, а в некотором еще подросток: реальность вольной европейской жизни, которую, так уж вышло, персонифицирует харизматичный уголовник, одновременно ее отпугивает и возбуждает. Наконец, сам Дипан, покончив с одной войной, оказывается на другой — мысль, которую Одиар иллюстрирует не без дешевых эффектов, но и с яростной поэзией. Все три главных актера, несмотря на отсутствие опыта, замечательно играют, но к Антонитасану стоит присмотреться отдельно: он действительно воевал в тамильской армии, потом бежал, стал писателем — словом, изображает на экране чуть менее удачливую версию самого себя. У него нет актерской техники, но есть, что называется, presence, тем более важный, что его герой большую часть фильма — незаметный, маленький человек, лицо неопределенной национальности, которое убирает двор или продает тебе на улице ненужные игрушки за два евро.

«Дипан» из-за ситуации с сирийскими беженцами стал пронзительно актуальным, но Одиар, конечно, хотел сделать нечто большее, чем очередную иммигрантскую драму, призванную «привлечь внимание к проблемам». С помощью предельно экономного сценария и режиссуры — пара сцен на Шри-Ланку, одна на путешествие («Мы же в Англию едем?» — «Нет, во Францию») и так далее — он оставляет себе пространство для главного: экзистенциального опыта героев. И в их опыте, как и в любой менее драматичной жизни, приземленный реализм заплеванных подъездов соседствует с мистическим, непознаваемым измерением. Почти сюрреалистические перебивки — включая обманчивый эпилог — вплетаются в цепочку объективных событий: Дипану, например, раз за разом сигналом из прошлой жизни снится рябой слон, выглядывающий из джунглей. Но самое важное мистическое переживание, доступное человеку, — это любовь, и «Дипан» в конечном итоге оказывается вовсе не политической прокламацией, а трогательным, печальным, а порой и парадоксально смешным фильмом о любви. О злой иронии судьбы, по которой разочарованный солдат может сбежать от войны за тысячи километров, только чтобы с ужасом обнаружить: у него снова есть за что воевать.