Фильм

Чистый четверг

«Съемки фильма были завершены за 2 месяца
до гибели 119 человек, летевших в вертолете
МИ-26 в Чечню»

Пролог.
Яростные, неровные, дрожащие, ломающиеся и гнущиеся полосы, порезы пленки, траектории пуль и осколков, радиоволны, неживой дождь, как на японских гравюрах, пересекает экран сверху вниз под мужской мат, приказы, мат, стрельбу, мат, взрывы.
Пронзительный взгляд матерей, оставшихся стоять на безымянной станции без сыновей, прямо в камеру – вопрос и бессилие.
Нарисованные белые полосы в прологе заменяют в кадре смерть, кровь, убийства, насилие, раненных, трупы, пленных, другие открытые раны войны. Фильм опирается на наши знания и представления о войне, жестокости и смерти в ней. Подобных кадров в фильме не будет.
Война – официально Контр-террористическая операция в Чеченской Республике – внешний конфликт, политика, вооруженное противостояние одной группы людей другой есть лишь пролог к «Чистому четвергу». Боевые действия в Чечне вытесняются в предысторию, чтобы освободить место для авторского высказывания.

«Чистый четверг»
Место действия – тыл. Территория части – поезд. За территорию части – запрещено.
Вновь прибывшие солдаты довольны назначением, потому что место сытое, чистое, тихое и относительно безопасное. Могло быть хуже.
Экспозиция в несколько кадров и общих голосов. Герои – прибывшие сюда служить и солдаты приходящие сюда отдохнуть и помыться. Прибытие новой роты – завязка действия и завязка конфликта.
Выбор места съемок оригинален для фильма о чеченской войне. Поезд, в котором стирают белье и форму, кормят и моют солдат, не лучшее место службы для будущих героев и патриотов.

А что война?
На экране безымянные солдаты, иногда офицеры. Они спят в плацкартных вагонах, получают назначения, в огромных машинах стирают белье, готовят и едят, ходят на рынок. Их быт, рутина, служба, жизнь – перипетии картины.
Лишь иногда мы покидаем пределы поезда-части на спине бронемашины или в кузове грузовика, наполненного гильзами от артиллерийских снарядов. Опять никакой крови, ни одного раненного, ни одного выстрела. Только пустые гильзы трясутся и звенят друг о друга, отгремев в свое время разрушениями и смертью.
Война присутствует в каждом кадре, в каждом солдате. Она в том, как они живут и служат в этом поезде-части, в их грубой усталости, в злости и крепком беспричинном мате, в воспоминаниях и чтении писем с «гражданки» с робостью в голосе, в их сиротских тоскливых песнях и выражении лиц.
Война в том, что человек стал солдатом.
Мы не знаем, кто эти люди. Не знаем их имен. Не знаем тех, кто служит в этой части, и тех, кто приходит туда ненадолго, чтобы смыть походную грязь. Черно-белая пленка фиксирует хронику солдатской жизни, на цветной пленке остается нечто большее. Нет ни одного синхрона, который хоть как-то определил главного героя, его имя, фамилию, место рождения. Анонимность есть лучшее определение фильму. Больше. Анонимность, которая перерастает в всеобщность.
Война проникает в фильм безымянными голосами: историями об убийстве и изнасиловании двух русских снайперш, пойманных солдатами, в разговоре с местными женщинами, чьи мужчины без вести пропадают, в ночном откровении пьяного офицера в штабном вагоне. Голос вместо крови. Здесь частная история становится не типичной, а общей. Живы ли те, чей голос звучит за кадром так ровно и просто?

Герои?
В фильме только чужая для них восточная музыка, но и они чужаки на этой земле. Зачем они здесь? Разве может быть героем тот, кто не свободен? Свобода, как необходимость и возможность выбора – внутреннего поступка, есть условие самопожертвования и героизма. Иначе людьми движет только страх, страх смерти, как инстинкт выживания в любых условиях.
Двадцатилетние мужчины, мнущие тяжелыми сапогами чужую враждебную землю, по сути, жертвы этой войны – пушечное мясо - несущие со своим безвольным страхом новые жертвы и разрушения.
Большая часть фильма, снятая на черно-белую пленку, говорит зрителю о солдатах-жертвах, о процессе расчеловечивания человека до состояния жестокости, злости, о падении человека на войне. Конфликт фильма состоит в разности между человеком и солдатом, между человеком и тем, что он вынужден совершать.
Снимая на цветную пленку, режиссер ищет только человеческое, ищет правду за зеленой формой, доходя до уровня физиологии в сценах, где солдаты едят или в кульминационной сцене. Кульминация фильма формально предсказуема. Рота солдат из зоны боевых действий приходит в тыловую часть мыться. Метафора очищения, их нагота – обнаженная человечность. Кульминационная сцена заканчивается тем, что они, снова солдаты, уходят воевать, браво запевая песню Земфиры, которая в строевом исполнении вполне может сойти за марш.

Развязка.
Для тех, кто пришел служить в начале картины, чеченская командировка заканчивается. Остается один день, и они не верят в то, что скоро окажутся дома. Играет та же песня, которую пел в начале фильма неизвестный солдат. Они смотрят на Путина по телевизору, но гудок паровоза прерывает его прогрессивную речь.
Военный грузовик останавливается на территории части, какой-то солдат ногой выгребает из него горю тяжелых военных сапог, которые некому больше носить на этой земле. Два офицера горячо разговаривают, но их голоса заглушает тот же тяжелый грузовик, уезжающий обратно в войну, также, как война заглушила жизни тех, кому принадлежали эти тяжелые армейские сапоги.
Затем кадры из вертолета и резкое высказывание за кадром о политике и людях какого-то офицера. Взгляд одного из солдат – пустота, надежда, ожидание.

Эпилог.
Черные полосы, как в прологе. Радиопереговоры и звук падения вертолета перебивают лица солдат, которым только предстоит побывать на войне. Молодость и страх на цветной пленке.
Титр, выбранный нами для эпиграфа, повторяется с обнаженным смыслом.