Фильм

Табу

Вероятно, я был совсем не в соответсвующем настроении - смотреть этот фильм нужно спокойно и размеренно, - но в любом случае снят он убийственно усыпляюще. В итоге финал я не увидел, впрочем, как и пронзительные воспоминания о любви и прочие драматические перипетии сюжета.

Лиссабон, нежно укрытый предзакатным одеялом пурпурного небесного шелка. Шумные улицы, постоянно спешащие куда-то люди, дым дорогих сигар и терпкий аромат кофе, витающий эфемерным фимиамом в воздухе и небесной вышине, накаленной плотными и иссиня-черными грозовыми тучами. Густой неон, струящийся потоками разноцветной патоки из небоскребоподобных зданий и обычных жилых домов. Донна Аурора в раздумьях сидит у окна; дешевая сигарета с привкусом горечи и сухого табака во рту. Она живет воспоминаниями, сладкой сердечной болью прошлого и все чаще погружается в меланхоличную и морфийную дрему. Она стара, она померкла, она одинока. И брошена всеми, кто связывает ее с прошлым. Есть лишь ее бредовые фразы, бросаемые в пустоту, долготерпеливая чернокожая служанка Санта со святым спокойствием воспринимающая все да соседка Пилар. Аурора любила и была любима, но это было давно, в ином веке, в иные времена, в иной и покрытой теперь лишь пеленой фантазии и сна жизни. Смерть для Ауроры спасительна, ибо не будет более власти нездоровья, испорченных отношений, не будет ничего, что так сильно тяготит ее существование — не жизнь, а существование. Но перед ликом смерти хочется проститься и погрузиться в то сладкое прошлое, увидеть убеленные сединами головы и сгорбленные фигуры и того, кто стал для нее самим смыслом жизни на далеком континенте, забрал ее душу и сердце, оставив зиящие раны на долгие и полные неизбывных мучений годы.

Африка, государство N., Рай обретенный.

Большой колониальный особняк, возвышающийся над африканской пустыней словно башня Вавилонская. Улыбчивые и приятные хозяева жизни и донна Аурора, скучающая знаменитая актриса. Танец застывших в неизбывном атавизме древних племен у костра, длинные и мелодичные, гипнотически-завораживающие песнопения, ритуалы неведомым богам и горе Табу. Запретная страсть, нарушение социального табу, нарушение норм, но столь сладкое, что бросаешься в него опьяненной и удовлетворенной. То был Рай, утерянное ощущение собственной нужности и значимости, ощущение истинной любви и ожидаемых страданий. Джан-Лука… Фигура, исчезающая в тумане песчаной бури, далекий голос и письма, написанные на грубой бумаге.

Третий по счету полнометражный фильм известного португальского кинокритика Мигеля Гомиша, фильм «Табу» 2012 года, представляет из себя изысканное и многослойное по своим форме и содержанию кино, являя собой пример чистого и незамутненного коммерцией киноискусства. Обильно приправленное множеством синефильских цитат, «Табу» не выглядит просто изощренным кинематографическим позерством только для фестивалей и поражает своей художественной глубиной и режиссерской точностью и совершенством. «Табу» — это цепляющая за душу история запретной любви, опасной страсти, рассказанная на фоне утраченной и покоренной Африки без излишнего сентиментализма Карен Бликсен(в фильме слегка угадываются мотивы «Из Африки») или нарочитой простоты Ромена Гари(определенные отсылки к «Корням неба» тоже несложно найти). Если первая часть фильма являет собой пример социальной зарисовки, показывая упадок личности и бессмысленное существование, то вторая часть возвращает зрителя в атмосферу прошлого: бредовый сон становится яснее и понятнее, прошлое довлеет над настоящим и можно лишь сожалеть об утраченном рае, коим видится режиссеру колониальная Африка. Название страны из прошлого можно лишь предполагать, Гомиш не дает точных координат, ибо Рай для каждого человека сугубо свой, личный. Однако именно в Африке режиссер видит эскапистскую идиллию, библейский Эдем.

В руках Мигеля Гомиша исполнители главных ролей лишь краски в его палитре; образы начерчены точно, лаконично, драматично и без стереотипизации. Актерам достались не живые люди, а метафорические режиссерские фантомы, творящие в картине притчу об утерянном рае в отнюдь не в варианте Джона Мильтона, хоть вера в Бога красной нитью проходит через весь фильм, вера как последнее пристанище в минуты жизни, медленно и неумолимо меркнущей.

Кино показывает кино. Так начинается фильм «Табу». И Пилар смотрит и верит, впиваясь глазами и сердцем в призраков на киношном холсте – в любовь, смерть и крокодила. Она киноман. Он живет посторонними жизнями, придуманными и сочиненными, наполняет свое одиночество чужими судьбами, болями, тайнами, воспоминаниями и не замечает, сторонится своей реальности, в которой могли бы быть привязанность, семья, художник, рисующий только о ней и для нее… Уверена, Пилар – автопортрет киномана и киномага Гомеша, не менее ироничный и не менее человечный и нежный, чем Сесиль (Миа Фэрроу) – автопортрет Вуди Аллена в насквозь киношной «Пурпурной розе Каира».

Гомеш сшивает историю Пилар с полузасвеченной и полунемой пленкой памяти Вентуры, словно терапевтической нитью, и они на редкость быстро и легко срастаются в один фильм. А все дело вот в чем: то, что смотрит она (кинозритель), очень напоминает то, что смотрит он, – зритель воспоминаний, реинкарнирующий пространство прошлого, разведывающий его инобытийные территории силой воображения.

Слезы памяти стирают картину жизни не хуже времени... Ни искусство, ни воспоминание никогда не отразят ее так, как есть, как было. И это не единственное сходство памяти и искусства. Второе – «правда лжи», фантазия, пересоздающая действительность на свой – вожделенный – лад, на свой рай, если быть в контексте фильма Гомеша.

Вот почему фильм «Табу» потрясающе «киношный». А еще он откровенно выпячивает факт, что он фильм, выпячивает условность вымышленности и приема, умышленно строит красивые фразы, услаждает взор неприкрытыми цитатами. Чистое кино - «искусство для искусства». В самом нутре этой киношно-киношной истории как минимум три подводных течения – три болезни – три псевдонима реальности: Память, Любовь, Синефилия. И то, что их почти нельзя разъединить, - первое открытие-послание фильма. И память, и любовь, и киномания имеют устойчивый привкус вымышленности, творчества и самообмана. Они всегда «не от мира сего». Они заглушают абсолютный слух к фальши и правде, уводя за собой в страну (фабрику) грез, где ложь от истины не отличают.

Второе открытие фильма: внутри всех нас – метры полустертой пленки воспоминаний, шепчущей (потому что у памяти шепот немоты вместо голоса) и пульсирующей импрессионизмом восхитивших или убивших нас когда-то минут. Прокручивая эту пленку моторчиком сердца-души, мы видим то, что хотим видеть, что сами себе показываем. Этот опыт ясновидческой слепоты перерастает и превосходит слова, язык тут бессилен.

Гомеш – поэт, т.е. кино-поэт. Он гонится за чем-то неуловимым, как чувство из прошлого, как тень на экране, как образ, мелькнувший во сне. Он влюблен в неуловимое. На беззвучном, на умершем языке немого кино проще поведать не поддающееся пересказу и определению. Неуловимому вольготнее там, где нет красок, где только черное и только белое, неразлучные, как наши вечные спутники – сожаление и надежда.

В поэтичности задачи – выразить неуловимое – секрет воздушности, легкости, и, несмотря на острый треугольник, сдобренный крокодилом, спокойствия и сдержанности этого кино, словно оно получило прививку, притупляющую боль. У Гомеша есть вдохновение, но нет неистовости, ярости, яркости, страсти, мучительного напряжения, гнетущей определенности, все происходящее (а может, мерещащееся) дано словно сквозь флер, полустерто, недосказано. Да и как еще явить послесловие? Послесловие к жизни, любви, прошлому и, наконец, к кино, каким оно было когда-то, каким его любили Чаплин и Мурнау, Феллини и Тати…
Тихое – тише воды - сожаление о несбывшемся прошлом.

P.S. У Пушкина есть стихотворение о памяти. Известное стихотворение. Оно заканчивается так: «И с отвращением читая жизнь мою, // Я трепещу и проклинаю, // И горько жалуюсь, и горько слезы лью, // Но строк печальных не смываю». Толстой, в старости очень любивший «Воспоминание» Пушкина, хотел изменить «строк печальных» на «строк постыдных» (в ритме и стилистике собственной совести). Гомеш, как и Пушкин, настаивает на печали (хоть у него и не строки, а пленочные метры), потому что кровь прошлого и живая вода, воскрешающая его, – именно она.

Прекрасный, необыкновенный фильм, очень пронзительный. В центре - история любви, которая стара как мир. И тут потребовалось немало мастерства и таланта чтобы показать все убедительно и нетривиально. Потрясно подобраны актеры на роль героев, особенно на роль Авроры. Я бкувально влюбился в нее на время сеанса и поэтому происходящее на экране выглядело очень правдиво. "Верю!", что называется.
Рекомендую.

сходила в кинотеатр "Пионер",сидела одна в центре зала...засыпала...с трудом досмотрела.
в общем история красивая,но растянутая и тем более в ч/б варианте.Не знаю..фильм лучше смотреть тогда,когда вам не спится!