Фильм

Последнее изгнание дьявола

Коттон Маркус (Фабиан), баптистский священник в четвертом поколении, прочел первую проповедь еще ребенком и с годами стал так убедителен, что умеет заставить паству кричать «Аллилуйя!» в ответ на декламацию кулинарных рецептов. Неудивительно, что вера его за это время изрядно ослабла, и основной бизнес своей семьи — изгнание бесов из одержимых — он теперь видит не битвой с силами тьмы, а платным сеансом психотерапии, сопровождаемым необходимым для блага доверчивых пациентов набором трюков. В конце концов Маркус вообще приходит к выводу, что от его деятельности больше вреда, чем пользы, и перед окончательной переквалификацией в риелтора раскрывает все секреты ремесла съемочной группе некоего документального фильма. Распечатав наугад одно из писем жаждущих помощи, вся компания отправляется за фактурой на глухую луизианскую ферму, где замкнутый вдовец (Хертум) винит в падеже скота демона, вселившегося в дочь-подростка (Белл).

Излишне добавлять, что весь хронометраж «Последнего изгнания» состоит из кадров, якобы снятых на бетакам злосчастных документалистов. Упражнение по прививке «Изгоняющего дьявола» к дичку «Ведьмы из Блэр» удалось режиссеру Штамму главным образом благодаря чувству юмора (неожиданно смешные моменты тут попадаются почти до самого финала, а в некотором смысле и дальше) и отсутствию фанатизма: не переусердствовав с претензиями на реальность, он и монтирует вполне по-взрослому, и позволяет своим замечательным актерам играть драматические роли, а не изображать простых людей. Что, однако, кардинально выделяет «Изгнание» из потока курсовых с того света, так это изящество, с которым форма взаимодействует тут с содержанием. В отличие от «Монстро», здесь у зрителя не возникает вопроса, зачем посреди всего ужаса ведется съемка: работа у людей такая — фиксировать реальность. А в отличие от, скажем, «Репортажа», помимо профессионального долга у этих людей имеется и четко выраженная идеологическая программа, которая, что особенно мило, на протяжении почти всего фильма явно противопоставлена идейной платформе авторов: одних интересует потеря веры, других — ее зарождение. Так продолжается до последней минуты, когда создатели, вроде бы вот только что умно говорившие с нами о природе религиозности, неожиданно скатываются в совершенный идиотизм, и это, пожалуй, страшнее всего.